Неаполь

Буревестник говорил о буре,
Вода громко роптала, о камни билась,
Обличала в неверности скалы,
Она сильно простор любила.
Пеной в ярости мнимой тину вздымая,
В ней рождение и смерть – пучина,
Мало кротости и много соли,
С каждым взмахом взбивает перину.
Разношерстный ковер дымится,
Паром шумно кипящих вздохов.
Потом в каждой попытке взвиться,
Падает вниз с набором грохотов.
Кто-то морю дал волн порезвиться,
И в экстазе перенаслаждения,
Раскатает оно сетку прибоя,
И сокроет следы возбуждения,
Рассуждая с самим собою:
Стоило ли так гневиться?
И плеваться на склоны, утесы и берега,
Ведь известно Нептуну-сфинксу,
Что зевесовы козни стоят малого.

На обломках храмов мраморных
Раздувают ветры песчаные,
Раззадорены морем красочным,
Возвышаются белые статуи.
В суете бегают соплеменники,
Фотографий делают много и разных,
Показать, чтобы фрески как ценники,
Улыбаясь в объектив страстно.
Во всех радость разлома проклятия,
Везде сладость любви и забвение,
Для каждого предприятия
Не подберешь настроение.
Зато много света от неба синего,
Краски яркие и неусталые
Заполняют все красивые
Воображение мал помалу.
И внимая крикам чаек, рокоту моря,
Глядя на шапку вулкана Везувий
Представляю себе, как Горький,
Здесь пером водил по волне прибоя.