За почти тридцать лет только три раза
стоял на коленях в стихах:
Перед музой, перед мамой и богом.
Прости же и ты за слезы и страх,
за мелочность бытия и не суди строго.
Пожалуй, не прав твой неправедный муж
Был и есть, и наверное, точно, что будет.
Пусть прах поберет его за дерзость в словах,
за то, что и его любили люди.
Он будет смеяться и огрызаться в ответ,
поверь мне, таких как он не сдвинуть.
Поэтому думай только лишь о себе,
повернись к солнцу так, чтоб оно грело спину.
Мы выживем, перевалим через хребет,
нас не сожгет морозом холод,
Горы, где плоти казалось бы нет,
стоят, возвышаются и поют хором.
Свищут ветрами глыбины — стужа,
Снег крепкой, натертой рукой утюжат,
В них его жизнь — ты слышишь?
Послушай!
Каким звуком постится он сегодня на ужин,
И как вспоминает бескрайнее море,
Которое ты любишь тем более,
что как большая муха сидела
Ты на подоконнике и в ночь смотрела.
Под улюлюканье трамваев, чувствуя ничтожность
Такого вот пребывания-прозябания,
в них мирская покорность.
Он близко, в четырехстах верстах,
ты далеко и рядом,
И в ночь глазеет непотухшее окно
усталым, одиноким взглядом,
Он здесь, он пишет в голове подустаревшим языком
приличные романы.
Ты смотришь внутрь фонарей и думаешь:
пришел бы он скорей,
Но как севильский брадобрей, он всех смелее и наглей,
Летает как воздушный змей,
И среди пагубных огней он слышит только зов зверей,
Ты думаешь — он с ней,
А он среди свирелей и цыганок.
Alexander Daniff -Александр Даниф 