Вариации на тему жизнь

Да, жизнь прекрасна, спору нет,

Гибка, изящна, целомудренно беспечна,

И беспощадна, и жестока, и слепа,

Космически богата и по нищенски бедна,

В скорой медлительности быстротечна.

 

Изыскано возвышены её стихи,

И рифмы строгие изменчиво игривы,

И фразы нагромождены, пугливы, сказочно легки,

Послушны и податливы, характерно строптивы.

 

Да, жизнь – чудна, пьяна, магически исполнена вина,

И в мелководной бездне широка, реки безбрежны,

Гладка её высокая волна, спокойна буря,

Экстаз в стенаниях, счастье в рыданиях безутешны.

 

Размерено её водоворот затягивает вглубь,

Но тело крутится, всплывает на поверхность,

В хмельном угаре чувствуется соль и суть,

А в трезвости просвечивается бренность.

 

Просты сюжеты и грубы по инфернальному её холсты,

Пронзительно контрастные цвета зияют пустотою,

Насыщенны и блеклы краски, основательны могильные кресты,

И взгляд как у Мадонны и младенца Рафаэля упоительно спокоен.

 

Да, жизнь – взбалмошна и в яростной любви нежна,

В серьёзности структуры бешено смешна и в похоти безгрешна,

Напыщенно скромна, неряшливо небрежна и длинна,

Когда стоишь вначале, коротка, когда в конце взираешь на неё неспешно.

 

Заступница, преступница, страстно желанна, жарко холодна,

Правдива и  склочна, бессребреница, бережливо лжива,

Уступчиво надменна и ревнива, ночью нет в лунных глазницах сна,

В них слёзы радости, вуаль туманностей и бесконечность

Созвездиями в крапинку блестит и перемигивается живо.

 

Её мелодия честна, добра и вычурно нелепа, в ней шум дождя,

Шелест листвы, волны прибоя, парение ветерка и птичьи трели

Смешались в какофонию, гармонией ласкают уши, благозвучно злят,

И перекрикивают вой литавр, флейты стук и звон виолончелей.

 

И в дисгармонии порядка смысл бессмыслицы познав и уяснив

Пристыженную правду хаоса, весомость бытия, значение обмана,

Погруженная в истину душа перерождается и начинает верить в вечный миф

О карлице-звезде, взлелеянной из искры прародителя-титана.

 

Одно перетекает во второе, третье породит само себя,

Четвёртое настроено на семизвучие дорийской гаммы,

Пятое дышит, но безмолвно бредит, медленно переходя

К апофеозу и к концу-началу по канонам театральной драмы.

 

Чуть слышна поступь, но уверенно тверды шаги, продуманы ходы,

Отрезаны пути назад, классически расставлены фигуры,

Умело скрыты, зашифрованы, запутаны следы,

В рисунке линий на руке, в зрачке, в изломах греческой скульптуры,

 

Ладья, и слон, и ферзь, и пешки на миллиардноклеточной доске

Идут по правилам не шахматной игры-многоходовки, их в цЕпочке событий облик,

Подсвечивают карту из прожилок солнцем на березовом листке,

И Демиурга замысел не ясен, но утОнченно прекрасен и в уме находит отклик.

 

Да, в жизнь зовёт священная весна,

На всех одна, в кокон молвы закутана,

Известна норовом и прилежанием,

С сумой знакома незнакомка

и рогом изобилия, она

почти наскучила:

изучена, озвучена, описана на все лады,

расписана по пунктам, в вариациях совсем не нова,

Но и людьми измучена, поклажей на ослов навьючена, и вздрючена, и скрючена,

как горный серпантин закручена, и обжигающе любима и мила,

за то, что каждое мгновение удивлять готова.