О свадьбе в Кане Галилейской (Рильке)

Гордостью её могло бы быть
что-либо возвышеннее сына?
Разве звездам ночь дала остыть
в день пришествия там над овином?

Разве не достиг он в муках славы,
заблудившись во песках пустынь?
Мудрецы уста не закрывали,
слушая его? Как глас святынь,

плач ли не звучал в родных стенах?
Сотни раз она себе сказала:
в радости своей его начала
не тревожь. Бог нес его в руках.

Все забылось здесь, на этой свадьбе,
чаши опустели – пир затих,
просьбу принесла в горящем взгляде,
в голосе укор не уловив.

Он исполнил просьбу. И лишь позже
смысл открылся и её вина
в этой просьбе: чудотворцу тоже
жертвенность его предрешена.

Предначертан путь – не остановишь.
Был ли мир тогда готов к беде?
Рык тщеславья, стон слепых чудовищ
в ней толкнул его к кресту-черте.

За столом сидела, пахли яства.
Радуясь, не видели глаза,
что, испив вино, вкусила паства
его кровь – а в ней её слеза.
….
автор перевода: Александр Даниф

Оригинал:

Von der Hochzeit zu Kana

Konnte sie denn anders, als auf ihn
stolz sein, der ihr Schlichtestes verschönte?
War nicht selbst die hohe, großgewöhnte
Nacht wie außer sich, da er erschien?

Ging nicht auch, daß er sich einst verloren,
unerhört zu seiner Glorie aus?
Hatten nicht die Weisesten die Ohren
mit dem Mund vertauscht? Und war das Haus

nicht wie neu von seiner Stimme? Ach
sicher hatte sie zu hundert Malen
ihre Freude an ihm auszustrahlen
sich verwehrt. Sie ging ihm staunend nach.

Aber da bei jenem Hochzeitsfeste,
als es unversehns an Wein gebrach, –
sah sie hin und bat um eine Geste
und begriff nicht, daß er widersprach.

Und dann tat er’s. Sie verstand es später,
wie sie ihn in seinen Weg gedrängt:
denn jetzt war er wirklich Wundertäter,
und das ganze Opfer war verhängt,

unaufhaltsam. Ja, es stand geschrieben.
Aber war es damals schon bereit?
Sie: sie hatte es herbeigetrieben
in der Blindheit ihrer Eitelkeit.

An dem Tisch voll Früchten und Gemüsen
freute sie sich mit und sah nicht ein,
daß das Wasser ihrer Tränendrüsen
Blut geworden war mit diesem Wein.

В преддверии Страстей Христовых (Рильке)

Распятия если бы ты хотел,
не следовало мучить мне утробы:
спасителя найдет в горах способный,
кто камень из скалы добыть сумел.

Не сожалеешь сам, что отчий дом
опустошаешь ты? Во мне лишь слабость:
я в реках молока и слез осталась,
ты – многолик, мой путь – с тобой вдвоем.

С таким размахом был ты мне обещан.
Я мучилась, чтобы услышать плач?
Зачем я родилась тогда средь женщин,
чтобы отдать на растерзанье плащ?

Который для тебя одна соткала,
в нем складок нет, не говоря о швах,
чтобы носил в веках. Жизнь согревала
меня тогда, теперь лишь тлен и прах.

….
автор перевода: Александр Даниф

Оригинал:

Vor der Passion

O hast du dies gewollt, du hättest nicht
durch eines Weibes Leib entspringen dürfen:
Heilande muß man in den Bergen schürfen,
wo man das Harte aus dem Harten bricht.

Tut dirs nicht selber leid, dein liebes Tal
so zu verwüsten? Siehe meine Schwäche;
ich habe nichts als Milch- und Tränenbäche,
und du warst immer in der Überzahl.

Mit solchem Aufwand wardst du mir verheißen.
Was tratst du nicht gleich wild aus mir hinaus?
Wenn du nur Tiger brauchst, dich zu zerreißen,
warum erzog man mich im Frauenhaus,

ein weiches reines Kleid für dich zu weben,
darin nicht einmal die geringste Spur
von Naht dich drückt -: so war mein ganzes Leben,
und jetzt verkehrst du plötzlich die Natur.

Ужасно ощущение того…

Ужасно ощущение того,
что совершил непоправимое в суе-
…тных днях, в поисках разного
в минуты разочарования в себе.

Ужасно осознание, что мир
разрушен разностью желаний и подводных скал,
и ты, как айсберг, тот корабль потопил,
что на пути твоем тревожным знаком стал.

Ужасно чувство: сколько б не корпел,
не сдвинешь мир с позиций ни на шаг.
И если твой ребенок заболел,
ты можешь только выть и блеять, как ишак.

Не сдвинешь с места жизнь – полна бадья,
иди по полю вкривь, да хоть наискосок,
конь пешку рубит, да невидима ладья,
насмешка прожужжит осой и впишется в висок.

Ужасно ощущение себя
беспомощным за вычетом причин
для чувств извечных несогласия
с той вечностью, в которой смерть – почин

для совершенья нового витка,
круженья над гнездом кукушки налегке.
Ты если приоткроешь дверь слегка,
журавль с неба припадет к руке.

(Пока судьба лежит синицей в кулаке.)

Привал по дороге в Египет (Рильке)

Беглецы, что дух переводя,
вспоминают ночь детоубийства,
не заметив крылья у себя,
что росли в дороге крайне быстро.

Гложет душу страх и неизвестность,
без оглядки бег из пасти страха,
но теперь в опасности окрестность –
каждый город, где живет их птаха;

так при всей ничтожности их сил,
лишь пройди в тени старинных храмов,
разрывает идолов и хамов –
веры старой ветвь Он надрубил.

Разве мог себе представить кто-то,
что существованье их – вовек
стольким озлобленье, гнев Ирóда.
Зовут сына только Имярек.

Все же им сейчас необходимо
где-нибудь присесть и отдохнуть,
под ветвями дерева вздремнуть,
тень их словно крылья Серафима:

дерево отвесило поклон.
Его листья – вечности иконы,
как венки усопших фараонов.
Новой жизнью расцветают кроны,
им нашептывая чудный сон.

Оригинал:

RAST AUF DER FLUCHT IN AEGYPTEN

Diese, die noch eben atemlos
flohen mitten aus dem Kindermorden:
o wie waren sie unmerklich groß
über ihrer Wanderschaft geworden.

Kaum noch daß im scheuen Rückwärtsschauen
ihres Schreckens Not zergangen war,
und schon brachten sie auf ihrem grauen
Maultier ganze Städte in Gefahr;

denn so wie sie, klein im großen Land,
– fast ein Nichts – den starken Tempeln nahten,
platzten alle Götzen wie verraten
und verloren völlig den Verstand.

Ist es denkbar, daß von ihrem Gange
alles so verzweifelt sich erbost?
und sie wurden vor sich selber bange,
nur das Kind war namenlos getrost.

Immerhin, sie mußten sich darüber
eine Weile setzen. Doch da ging –
sieh: der Baum, der still sie überhing,
wie ein Dienender zu ihnen über:

er verneigte sich. Derselbe Baum,
dessen Kränze toten Pharaonen
für das Ewige die Stirnen schonen,
neigte sich. Er fühlte neue Kronen
blühen. Und sie saßen wie im Traum.

Рождество Христово (Рильке)

Если бы не простота святая,
разве б ты зажгла звезду в ночи?
Посмотри, Господь свой гнев смиряет,
и младенцем кротким в мир кричит.

Большим представлялся он на вид?

Что величина? Чрез все размеры
он пройдет прямой к своей судьбе.
Даже звездам нет ровнее сферы.
Видишь, три волхва несут ответ,

и кладут сокровища тебе

в ноги – царских багряниц хоть сто сшей.
Но не удивляйся ты дарам,
посмотри – твой сын сейчас уж больше
всех даров – он дарит свет мирам.

Драгоценности на сотни драхм

бус янтарных шик и позолота,
запах пряностей и блеск колец:
роскошь одурманила – зевота,
тщетность суеты всему конец.

Смех его возносит стук сердец.

Оригинал:

GEBURT CHRISTI

Hättest du der Einfalt nicht, wie sollte
dir geschehn, was jetzt die Nacht erhellt?
Sieh, der Gott, der über Völkern grollte,
macht sich mild und kommt in dir zur Welt.

Hast du dir ihn größer vorgestellt?

Was ist Größe? Quer durch alle Maße,
die er durchstreicht, geht sein grades Los.
Selbst ein Stern hat keine solche Straße.
Siehst du, diese Könige sind groß,

und sie schleppen dir vor deinen Schooß

Schätze, die sie für die größten halten,
und du staunst vielleicht bei dieser Gift –:
aber schau in deines Tuches Falten,
wie er jetzt schon alles übertrifft.

Aller Amber, den man weit verschifft,

jeder Goldschmuck und das Luftgewürze,
das sich trübend in die Sinne streut:
alles dieses war von rascher Kürze,
und am Ende hat man es bereut.

Aber (du wirst sehen): Er erfreut.

Благовестие пастухам (Рильке)

Наверх, костер и пастухи, смотрите
в бескрайность неба, вам его навес
знаком, сюда! Пришла я к вам в обитель
звездой сверхновой, источая блеск.
Восход мой освещает небожитель,
мой яркий свет выходит из небес.
Сияние мое пусть через вас
просветит в бытие: но хмуры взгляды,
темны сердца – слепой путь конокрада
вас наполняет. Я – иконостас
душ ваших. В них пространство сотворяю.
Не удивляйтесь – оплодотворяю
хлебного древа тенью – соль во мне.
Бесстрашный люд, вы знали или нет,
я вижу будущее в ваших взорах,
что свет мой отражает. Словно порох
осветит мир. Вам доверяю тайну
я по секрету. Небо не случайно
выбрало вас. Природа говорит
как жар и дождь, крик перелетных птиц
и ветра вой – земное без границ
смешалось в вас – тщеславью не претит
жизнь ваша. И пожар в вашей груди
не для мученья. Ангелу идти
дорогой Бога. Вам земной искус
назначен. Если бы терновый куст
вдруг загорелся даже, вместе с ним
Всевышний к вам воззвал, как Херувим,
пока вы шествовали возле стада,
тогда б, не удивляясь ничему,
упали б ниц, предчувствуя чуму,
молились бы земле – ваша отрада.

Так было встарь. Для Нового черед
пришел – обнимет мир пророка.
Что куст терновый? Деве Бог войдет
во чрево. И мой свет – громоотвод
ее души – покажет вам дорогу.

Оригинал:

VERKÜNDIGUNG ÜBER DEN HIRTEN

Seht auf, ihr Männer. Männer dort am Feuer,
die ihr den grenzenlosen Himmel kennt,
Sterndeuter, hierher! Seht, ich bin ein neuer
steigender Stern. Mein ganzes Wesen brennt
und strahlt so stark und ist so ungeheuer
voll Licht, daß mir das tiefe Firmament
nicht mehr genügt. Laßt meinen Glanz hinein
in euer Dasein – Oh, die dunklen Blicke,
die dunklen Herzen, nächtige Geschicke
die euch erfüllen. Hirten, wie allein
bin ich in euch. Auf einmal wird mir Raum.
Stauntet ihr nich: der große Brotfruchtbaum
warf einen Schatten. Ja, das kam von mir.
Ihr Unerschrockenen, o wüßtet ihr,
wie jetzt auf eurem schauenden Gesichte
die Zukunft scheint. In diesem starken Lichte
wird viel geschehen. Euch vertrau ichs, denn
ihr seid verschwiegen; euch Gradgläubigen
redet hier alles. Glut und Regen spricht,
der Vögel Zug, der Wind und was ihr seid,
keins überwiegt und wächst zur Eitelkeit
sich mästend an. Ihr haltet nicht
die Dinge auf im Zwischenraum der Brust
um sie zu quälen. So wie seine Lust
durch einen Engel strömt, so treibt durch euch
das Irdische. Und wenn ein Dorngesträuch
aufflammte plötzlich, dürfte noch aus ihm
der Ewige euch rufen, Cherubim,
wenn sie geruhten neben eurer Herde
einherzuschreiten, wunderten euch nicht:
ihr stürztet euch auf euer Angesicht,
betetet an und nenntet dies die Erde.

Doch dieses war. Nun soll ein Neues sein,
von dem der Erdkreis ringender sich weitet.
Was ist ein Dörnicht uns: Gott fühlt sich ein
in einer Jungfrau Schooß. Ich bin der Schein
von ihrer Innigkeit, der euch geleitet.

Подозрения Йосифа (Рильке)

Ангел ласково просил: «Не спорь,
муж». Тот кулаки сжимал в неверьи.
«Разве ты не видишь в ее теле
чистую невинность ранних зорь?»

Йосиф только мрачно посмотрел,
буркнул: «Что её переменило?»
И воскликнул ангел: «Ты посмел,
плотник, не узреть Господней силы?»

Мастеришь когда столы из досок,
Хочешь ли к ответу ты призвать
силу ту, что дереву дает сок
лист родить, а почками набухать?

Разумел он. И во взгляде шатком,
что испугано наверх смотрел,
ангел растворился. Йосиф шапку
медленно стянул, хвалу воспел.

Оригинал:

ARGWOHN JOSEPHS

Und der Engel sprach und gab sich Müh
an dem Mann, der seine Fäuste ballte:
Aber siehst du nicht an jeder Falte,
daß sie kühl ist wie die Gottesfrüh.

Doch der andre sah ihn finster an,
murmelnd nur: Was hat sie so verwandelt?
Doch da schrie der Engel: Zimmermann,
merkst du’s noch nicht, daß der Herrgott handelt?

Weil du Bretter machst, in deinem Stolze,
willst du wirklich den zu Rede stelln,
der bescheiden aus dem gleichen Holze
Blätter treiben macht und Knospen schwelln?

Er begriff. Und wie er jetzt die Blicke,
recht erschrocken, zu dem Engel hob,
war der fort. Da schob er seine dicke
Mütze langsam ab. Dann sang er lob.

Посещение Девы Марии (Рильке)

(Встреча Пресвятой Богородицы и Праведной Елисаветы)

Легким путь казался ей вначале,
но подъем по склону был уже
труден, в животе плод изначальной
силы ощущала, с этажей

Иудины вниз смотреть. Но не поля,
её сердцевина простиралась
окрест, ей величина досталась
большая, чем объятая земля.

Голос был: ей нужно положенье
рук, живот другой содержит дар.
Жены чувствовали провиденье –
в их утробах мировой пожар.

В каждой святости родник наполнен,
родственною кровью защитим.
Был спаситель, как цветок бегоний,
хрупок, но Креститель Иоанне
подал знак толчками им двоим.

Оригинал:

MARIAE HEIMSUCHUNG

NOCH erging sie’s leicht im Anbeginne,
doch im Steigen manchmal ward sie schon
ihres wunderbaren Leibes inne, –
und dann stand sie, atmend, auf den hohn

Judenbergen. Aber nicht das Land,
ihre Fülle war um sie gebreitet;
gehend fühlte sie: man überschreitet
nie die Größe, die sie jetzt empfand.

Und es drängte sie, die Hand zu legen
auf den andern Leib, der weiter war.
Und die Frauen schwankten sich entgegen
und berührten sich Gewand und Haar.

Jede, voll von ihrem Heiligtume,
schützte sich mit der Gevatterin.
Ach der Heiland in ihr war noch Blume,
doch den Täufer in dem Schlooß der Muhme
riß die Freude schon zum Hüpfen hin.

Благовещение Девы Марии (Рильке)

Не ангел, что возник, принес испуг
(его узнала). Вряд ли вздрогнет вдруг
та, что увидит солнца свет, лучи
лунной улыбки в комнате в ночи.
Привычно образ юноши сердил –
так ангела обычно облачали,
и он терзался, но неведом был
ей смысл высший. (Если бы мы знали
ее невинность. Дух лесной козы,
той, что однажды мельком повстречала,
от взгляда одного и без оленя
единорога белого зачала,
животное от света, чисто семя.)
Не ангел напугал, но вид слезы
его лица – прекрасен был вблизи
тот облик юноши; сплелись в одно,
проникновенны взоры, так снаружи
мог опустеть весь мир, зияло б дно,
людей дела и мысли, слов не дюжих,
в ней собралось в душе: она – окно
для ангела; смотри, не дрогнув глазом,
внимая красоте. Они – одни.
Моргнул. И оба вздрагивают разом.

И ангел в радости запел свой гимн.

Оригинал:

MARIAE VERKÜNDIGUNG

NICHT daß ein Engel eintrat (das erkenn),
erschreckte sie. Sowenig andre, wenn
ein Sonnenstrahl oder der Mond bei Nacht
in ihrem Zimmer sich zu schaffen macht,
auffahren –, pflegte sie an der Gestalt,
in der ein Engel ging, sich zu entrüsten;
sie ahnte kaum, daß dieser Aufenthalt
mühsam für Engel ist. (O wenn wir wüßten,
wie rein sie war. Hat eine Hirschkuh nicht,
die, liegend, einmal sie im Wald eräugte,
sich so in sie versehn, daß sich in ihr,
ganz ohne Paarigen, das Einhorn zeugte,
das Tier aus Licht, das reine Tier –,)
Nicht, daß er eintrat, aber daß er dicht,
der Engel, eines Jünglings Angesicht
so zu ihr neigte; daß sein Blick und der,
mit dem sie aufsah, so zusammenschlugen
als wäre draußen plötzlich alles leer
und, was Millionen schauten, trieben, trugen,
hineingedrängt in sie: nur sie und er;
Schaun und Geschautes, Aug und Augenweide
sonst nirgends als an dieser Stelle –: sieh,
dieses erschreckt. Und sie erschraken beide.

Dann sang der Engel seine Melodie.