Орнитология

Сороки утром на трубе сидят на солнце
В оранжевых лучах застыли статуэтки
Смотрят на юг – вдруг втихомолку улыбнется
Холодный март – двадцать двадцатый веснокосный

В этом году гнездо их на соседнем клене
На самой спряталось макушке между веток
А старое полуразрушилось пустует

Они еще к нему бывает прилетают
Их тянет будто что-то к обжитому месту
Но новый день всегда сильнее чем вчерашний

Гнездо их больше в этот раз – его пытались
Занять силком на днях настырные вороны
Трещали долго каркали ругались матом
Переживал за них но справились трещотки

Еще дрозды сюда синички прилетали
И воробьи и голуби который год здесь
Сидят по парам жмутся внемлют отголоскам

Вечнозеленой и любвеобильной страсти
А голуби с соседней крыши той где трубы
Сидят на желобе и пьют как из кормушки

Встревожились внезапно разлетелись птицы
Откуда ни возьмись спустился ловкий сокол
На поручни балкона сел искал добычу
Впервые вижу хищника в угрюмом граде

Он малым кажется и не опаснен с виду
Но лучше от греха подальше схорониться
(срок белобокий – сорокет в год двадцать-двадцать)

Умами правит сердцеед – коварный вирус
Чиркнула чайка в небе в поисках надежды
Семь-сорок на часах – подмигивает солнце

Лучами бьет в пространство из-за черепицы
Антропософ твой час пришел писать признанье

Природа знает толк – не стоит торопиться

Полине Георгиевне (*05.07.1924 – +01.01.2020)

Моя бабушка мучается на краю
бездны – кончике лезвия жизни.
Я молитву сейчас подскажу, напою
ей мотив, что готовит нас к тризне.

Столько сил надо было скопить, чтоб пройти
девяносто, еще пяток с гаком:
тяжкий труд, голод, войны, смятенье в пути
по невзгодам – подол твой заплакан.

Пережить сына младшего, горечь утрат,
боль в суставах – твой вид искалечен.
Ты – пример для людей, воздвигающих град,
подражание лучшим из женщин.

Сохранить трезвый ум, добрый взгляд, светлый лик,
несмотря на суровость призванья
в деревенской глуши крест нести, – это пик
человеческого достоянья.

Засыпай, уходи со спокойной душой –
на том свете нет мрака могилы.
Я молюсь о причастие к тайне большой
и уверен: тебе хватит силы

переплыть, перейти на тот берег реки
бесконечной. Там океан света.
В устье ждут корабли: паруса моряки
опустили в преддверьи обета.

Улетай, воспари, уплывай, отпусти
свое сердце – на воле нет стужи.
За окном минус тридцать, но бьется в груди
птица в клетке и рвется наружу.

Памятка игрока

Когда очерствеешь, нельзя писать
ничего, и тем паче стихи.
Пусть души пылающих сердцем мстят
ржавеющей стали стихий.

Когда заболеешь душой, молчи –
пусть тишина вскроет ответ.
Тайга, волчий вой, звезда в ночи
нашептывают секрет:

люби человек каждый вздох, не бойсь,
над грудой разлук смеясь,
на ящик свой бросить игральную кость –
кто выбыл в игре, тот и князь.

Опустел мой дом

Опустел мой дом. Жили в нем
королева, пара сыновей с королем,
в тайне коронованым. Днем с огнем
не сыскать дома моего – скрыт дождем.

Неужели ты всю жизнь хотел
здесь на лаврах жить да почивать?
Стены, потолок, пол, шкаф, кровать,
стулья, полки, стол, ты не удел

в этом мире призраков-зеркал,
правил общепринятых. Твой быт
где-то далеко существовал.
Посмотри в пожар – твой скарб горит.

В окнах лихо пляшет. У ворот
воронок с врагами жертву ждет.
Белый флаг растоптан. Черный кот
перешел дорогу: беги, мот!

Не поможет блеск слепых зеркал.
Не искупит боль пустых глазниц.
Вместе с призраками ты здесь ночевал,
и страданиям твоим нет границ.

Carpe momentum

心
синь
акварель солнца
вольнокноябрь
голая кожа платанов
свет дырявый
с небес отвесных
махнул хвостом лисьим
впитывай миг
так познаешь вкус жизни
скрылись в кустах воробьи и резвятся
замерло небо во вдохе
овации
стала картина объемною
былью
звон колокольный
бьет в воздух бессильный
миг свой вкушай
слушай паузы в звуках
трелях
тирадах молчанья
с докукой мысль растворяется
шаг невесомый
вдоль по аллее ведет тебя
к дому событий
великая осень
двери срывает с петель
да, даос я
впитывай миг
как посланье от Бога
carpe momentum
дыши
недотрога

Клен у окна

Клен у окна к зиме зачах,
желтеют листья.
Сороки на его ветвях
играют в бисер.

Весной гнездо свили они
из ломких веток.
Летом трещали о любви,
кормили деток.

И незаметно для нас всех
подкралась осень.
Родился сын в моей семье,
как зуб из десен.

Он умирает, а я жив,
копчу небéса.
И разум бродит (мозг ленив)
в трущобах леса.

Куда теперь? Не ждал беды
от злого рока.
Ты все мечтал? Теперь, иди,
трещи, сорока.

Ты летом пел, как стрекоза?
Теперь попляшешь.
Поплачь, пусть катится слеза
вдоль моря к пляжу.

Соль к соли, мокрое к воде,
а дети к Богу:
шагают к призрачной звезде,
ищут дорогу.

И я искал. Почти нашел.
Так мне казалось.
Сон без ответа. Полон стол
жалоб на жалость.

Обрящет ищущий, найдет
свой дом – нирвану.
Сотрется этот новый год –
рубец на рану.

Сорокам здесь дневать пока.
Ни сном, ни духом
не знаем, как намнет бока
судьба-проруха.

Клен семена бросает вниз –
в путь вертолетик!
Кричишь им вслед через карниз:
«Живи хоть годик!»

Ужасно ощущение того…

Ужасно ощущение того,
что совершил непоправимое в суе-
…тных днях, в поисках разного
в минуты разочарования в себе.

Ужасно осознание, что мир
разрушен разностью желаний и подводных скал,
и ты, как айсберг, тот корабль потопил,
что на пути твоем тревожным знаком стал.

Ужасно чувство: сколько б не корпел,
не сдвинешь мир с позиций ни на шаг.
И если твой ребенок заболел,
ты можешь только выть и блеять, как ишак.

Не сдвинешь с места жизнь – полна бадья,
иди по полю вкривь, да хоть наискосок,
конь пешку рубит, да невидима ладья,
насмешка прожужжит осой и впишется в висок.

Ужасно ощущение себя
беспомощным за вычетом причин
для чувств извечных несогласия
с той вечностью, в которой смерть – почин

для совершенья нового витка,
круженья над гнездом кукушки налегке.
Ты если приоткроешь дверь слегка,
журавль с неба припадет к руке.

(Пока судьба лежит синицей в кулаке.)

Наш мир — сатир?

Наш мир — сатир?
Или сатирик, что сжимает
книгу книг, где лирика
из повседневных мук,
смеется зал.

Что смерть? Аврал?
Иль не соврал мудрец,
когда сказал, что смерть несет
конец, но и конец стоял в начале
всех начал.

Зачем любовь?
Терплю боль в ванной,
прячу кровь на теле нежно-белых
свежих одеял.

Ты свет познал?
Поздно-алкоголический синдром тяги к вину —
залить вину и быть вдвоем.

В душе тепло?
В постели плохо прорастает мысль,
но смысл зачатия перерастает в жизнь.

А жизнь игра?
Верлибр Авраам — его величество
свобода одиночества,
где крепость духа — храм.

Слов череда?
Очередная очевидная среда
для отраженья зеркала души.

Ночь. Свет тушить?
Молю, не надо. Страшно, говорить…
А впрочем, нет,
туши!

Время

Ты думаешь: время еще осталось,
Но там за окном замаячила старость.
Преследует ночью и днем усталость
От осознанья, что время встало.

Встало внутри, а часы снаружи
Тикают, вороны тихо кружат.
По ним стрелять не хватает ружей,
Пальцы замерзли – душевная стужа.

Выцвела кожа лица-оболочки.
Жизнь – как болото, где с кочки на кочку
Прыгаешь, а в подсознании строчка:
В каждом начале – финальная точка.

Что же теперь? Тихой грустью полнится,
Бьется в груди подуставшая птица.
Смерть, некролог иль, не дай бог, больница?
Колесо крутится – слабеет спица.

Скажешь, теперь по ночам не спится?

Память тебе подставляет на блюде
Мед и варенье с блинами прелюдий.
Тридцати сребреников, как Иуде,
Хватит? В конце и тебя забудет

Время
тихой безжалостной сапой
Все подметает, что падает на пол.
Это когда бесполезно драпать.
Время тебя посадило на кол.

Старость собой наполняет соты.
Сладкая старость – другие заботы.
Лупа, что видит не где ты, а кто ты.
Воспоминания, сны, анекдоты.

Сам же себя загоняешь в угол –
Работа, ответственность, хлопоты, гугл,
Как бы себя по башке не стукал,
Скатишься вниз как слеза. Глобус – кругл.

Что же теперь? Повторяем вопросы.
Вынесет нас на безлюдный остров?
Долго смакуем слова-папиросы.
Как не крути, получается просто:

Все размышления бьются о скалы.
Скалы безвременья. В путь хейердалы!
Как бы судьба в бурях нас не трепала,
После конца, мы достигнем начала.

Бессонница

Я твою тайну выдала,
Идолопоклонница.
М. Цветаева

И тебя укроет тьма – ночь,
Тихо шепчет про себя дождь,
Словно ластится к окну свет,
Обесточь
мой, мотылек-вождь,
силуэт.

Слепо веришь и бежишь вскач,
по обоям из цветных снов, луч –
растревоженных машин рев
словно плач
пахуч, огонь жгуч.
Не сберег

пожеланий, а душа вниз
потекла с водой меж дорогих руд.
Растворись да убегай в темноту
под карниз,
тебя уж там ждут.
За версту

чую, бархатный в тебе живет сон –
на далеких берегах лежит соль
растворенная, как в небесах Бог.
Ты поклон
лбом бить соизволь –
но не смог

вывести печаль с души мутный зверь.
Ты попробуй его знак теперь истолкуй
там, где свесился спаситель-фонарь,
пятном дверь
дрожит, не балуй,
пономарь.

Как сказать, что каждый миг свят?
Через звон? Нет, тишина пусть
свой ярлык повесит – на стене тень…
Ловкий хват!
Не отмыкай уст
да жди день.

А пока, ты видишь на землей сеть?
Невод тьма раскинула, чтоб наловить звезд.
Двери затвори бесшумно, бес – стук,
чтобы петь
возьми лишь стон слез,
ведь ночь – друг.

Сотвори себя в созвездие, как Персей –
ткань истыкана искринками – блестит тьма.
Ты познала суть: не стоила игра свеч,
так ведь с ней
сойдем мы с ума –
гора с плеч.

Посмотри наверх теперь, пусти клич –
как-то ж надо свою жизнь истолочь,
чтоб не маяться бессонницей – нужна речь,
как кулич,
успеть испечь ночь,
пересечь

вплавь. А может быть в брод?
Притвориться мертвецом, замереть?
Говорить изысканно иль на
замок рот?
Под вопросом твердь,
былина –

роет ночь крот.