Курортный детектив (глава 1)

– Оставь свои идиотские выходки, – взвизгнула Персия и натянуто дернула плечиком. Вот так, пожалуй, каждый раз! – подумалось ей, приходишь с работы, еле держишься на ногах и мечтаешь только о том, чтобы упасть на диван и раствориться на его цветастой поверхности и тут появляется этот зануда – Стас, со своими шуточками, обниманиями, поцелуйчиками и прочими глупостями. Она одарила Cтаса испепеляющим взглядом.

– Ты как всегда, – промямлил раздосадовано Стас, – в своем репертуаре. Нет никакой любви и нежности. На работе тявкают, дома рявкают, в магазине смотрят как на врага народа – прямо напасть какая-то.

– Я, между прочим, тоже хочу покоя и отдыха, – обижено заявила Персия. Папа удостоил ее этого высокого звания, будучи выдающимся знатоком и почитателем востока. Он преподавал на кафедре востоковедения и  во всем пытался подчеркнуть свой утонченный, словно арабская каллиграфия, вкус.

Вот и дочери были невольно вынуждены принять выплеск его бурной фантазии, испытать на себе часть его неуемной энергии. Старшая дочь получила имя целого античного государства, а младшая именовалась более скромно – Багдат. По гениальному замыслу их родителя все окружение его должно было нести в себе экзотичный привкус неизвестности. Квартирное пространство было переоборудовано с почти музейным рвением, детали проработаны с научной дотошностью. Орнаментика на стенах, резных дверях и ширмах, низкорослая мебель в стиле минимализма, прозрачные занавески на окнах, балдахины над диваном и кушеткой, а также целая коллекция холодного оружия: ятаганы, палаши, сабли, тесаки и даже, по словам Павла Анатольевича, самый настоящий самурайский меч.  От всего этого нагромождения из цветных подушек, циновок, пуфиков, персидских ковров, набивных тканей, продолговатых ваз и прочих элементов восточного интерьера волей неволей исходил некий таинственный дух неизведанной культуры. Стены квартиры были украшены стилизованными письменами в виде загогулин из арабского шрифта, в углу красовался кальян, а в комнатах всегда пахло сандаловым деревом и еще какими-то курениями.

Все эти выплески восторженного энтузиазма Павла Анатольевича в общем-то не омрачали существования Багдат и Персии. Сказать к слову, они имели и большое преимущество, добавляя в быт, в серость повседневной жизни, нотку роскоши, красочное разнообразие. Имена дочерей призваны были подчеркнуть изысканность и экзотичность обстановки, и по принципу обоюдного дополнения приходились действительно к месту. Самого Павла Анатольевича друзья по его просьбе называли Паша Анатоль, что в свободном переводе могло означать наместник Турции. Такое обращение радовало его несказанно, наполняло гордостью за свои достижения.

Вот только вне жилища слушались эти имена как-то непривычно, вызывающе и потому служили поводом для насмешек. И если Павлу Анатольевичу были глубоко безразличны издевки и сплетни, они как мелкие льдины разбивались о горячий пыл его неуемного энтузиазма, то девочкам приходилось несладко. К дурацким считалочкам из школьного двора со временем прибавились еще и едкие многозначительные улыбки из студенческого времени, когда какая-нибудь преподавательница с банальным именем Валентина Ивановна с искривленным от сарказма лицом произносила: «Ну что нам сегодня поведает наша величественная Персия Пална?». Впрочем, на отца девочки зла не держали, любили его непринужденно, а их мама, София Срулевна, мужа прямо таки боготворила и во всем потакала его прихотям. «Когда еще доведется с гением пообщаться» – говорила она,  исполненная сознанием своей великой миссии, всякий раз, когда ее подруги спрашивали о новых приключениях семьи Селивановых. «Вот только сложно с ним,  часто молчит и выражение такое отчужденное на лице, но, как говорится, каждый выбирает свою стезю» – добавляла она вздыхая. Дочерям же неизменно наказывала: «Папе не мешать, он занят и витает в высших сферах. Подрастете, поймете!»

Как мама и предсказывала, Персия действительно подросла и поняла, что высшие сферы ей чужды. Несмотря на это, в какой-то степени она пошла по стопам отца, поступила на филологический факультет изучать арабский и иврит, в повседневной же жизни людей выдающихся и, что называется, «помешанных» старалась избегать. Видимо, пресытившись экзотикой с малых лет, тянуло ее все больше к простым и открытым людям, таким как Стас. Парень-рубаха, сильный, озорной и предприимчивый, он, казалось, создавал отличный противовес к повышенной задумчивости своей ненаглядной. Пусть не интеллектуал, зато без заскоков и всегда при мне, оценивала его Персия на глазок во время их знакомства. Персия не ошиблась и не раскаялась в своем выборе. На удивление одобрил выбор и Павел Анатольевич и на радостях предоставил им свою квартиру, а сам переехал жить с женой на дачу в Рощино. Перестановкой слагаемых осталась недовольна лишь Софья Срулевна, которая желала своей дочери «лучшей участи» и советовала поискать своего счастья в среде коммерсантов. Зачем тебе эта рохля, кивала она на Стаса, ты обрекаешь себя на безденежье, на бесславное существование. Зато он меня безвозмездно любит, парировала Персия. Софья Срулевна обижено говорила, что здесь она ничто, раз к ее словам не прислушиваются, и грозилась уехать к своим родственникам в Иерусалим. Туда, где уже как два года училась ее младшая дочь, Багдат. Персия оскорблено поджимала губки и насуплено молчала. В чем-то ее мать была права.

«Мой Персик, – говорил Стас Персии с нескрываемой нежностью, – дай откушу», чем изрядно злил свою спутницу, которая очень холодно относилась ко всем этим телячьим нежностям. – «И как тебя в милицию взяли с таким-то характером?» – охлаждала она его пыл, как ей казалось, унижающим вопросом. «А что, – дурачился он, – я на работе как кремень, не прошибешь. Как ударю, так искры из глаз летят!». Он грозно сжимал кулак, хмурил брови и, подставляя кулак к ее носу, спрашивал: «чуешь, чем пахнет?»

Она неизменно смеялась и вскрикивала: «Машинным маслом, опять поди свою игрушку мусолил.» «Что, правда?» – наигранно верил он, бросал кисть под левую руку и вынимая из невидимой кобуры пистолет, делал вид, что сдувает дымок с дула.

– Ага, попалась, которая кусалась, – грозился он, – сейчас ты у меня свинцовыми леденцами наешься! – И сам безудержно хохотал.

– Ты его своими ментовскими шуточками – обижалась наследница шикарной квартиры в восточном стиле и дула губки, – ты своего Макарова больше любишь, чем меня.  

– Мы с ним одно целое, – снисходительно убеждал ее Стас, – он мне и жизнь спасает, и весомости добавляет. – Жизнь-то, знаешь, какая штука. Береги брюхо – на ворюге ворюга! Одна надежда на «макарку», – и он, шутя, целовал своего воображаемого любимца.

Последнее время дела Силивестовой-Дынина не ладились. Стас наконец-то получил повышение по службе и весь зарывался в новых обязанностях, дабы показать себя с  лучшей стороны. Мизерной зарплаты не хватало на двоих, и Персии приходилось подрабатывать в отеле «Экслибрис» на Лиговском проспекте, отчего ее настроение никоим образом не улучшалось. Скорее наоборот, эта дополнительная рутинная работа на рецепции с дежурной улыбкой на лице и наделанной вежливостью утомляла. Куда ни глянь, везде лощеные холуи со своими зайками, нечесаные хамы, люди малообразованные и потому не вызывающие ни малейшего уважения. И, тем не менее, извольте, пожалуйста, и будьте так любезны. В свое время она выбрала стезю отца – филологию восточных языков – без особой на то причины, и не ошиблась. Любовь к языкам в ней разгорелась нешуточно. Только вот экзотика восточных языков, их непривычные звукосочетания как-то не прижились. Поэтому гости из дальнего и ближнего востока Персию скорее отталкивали, чем притягивали. Она нехотя перекидывалась с ними парой комментариев на тему погоды, особенностей русского характера и Питерских достопримечательностей. Знание языков обязывало. Однако истинное наслаждение она испытывала, лишь общаясь со своими доморощенными российскими постояльцами, людьми зачастую напыщенными и малообразованными. Толстосумы со своими «кошелками», как их пренебрежительно называл Стас, высокомерно раздували щеки и всякий раз грубо ругались и хватались за портмоне, когда возникали какие-то затруднения. Казалось, что этот кусок дубленой кожи, оформленный под складной мини-карман, придавал им уверенности и весомости, отчего, не смотря на все неудобства, ходилось как-то легче и говорилось смелее. Их мнимую значимость должны были подчеркнуть и дорогие часы, которые, как правило, безвкусно болтались на неухоженной руке под неопрятной рубашкой и пиджаком. С такими фруктами Персия старалась говорить предельно вежливо и с неизменно старомодным выговором, использовать при этом исключительно дореволюционный язык известных литераторов. От неожиданности и перенапряжения лица гостей северной столицы, теряли напускной лоск, заметно вытягивались, а через фальшивые улыбки сквозило недоумение и замешательство. Самое смешное происходило, когда постояльцы сами пытались не упасть в грязь лицом и выбирали из своих скудных словарных запасов архаичные обороты, почерпнутые, как правило, из телевизионных фильмов. Так на вопрос, где тут у вас можно поесть, Персия неизменно отвечала, что изумительный ресторанчик за углом приказал долго жить, иже была единственная достойная харчевня, да и надобно вообще заметить, что при всем изобилии нововведений существует довольно скудный выбор чревоугоднический заведений. Расплодившиеся сети закусочных честной люд нынче особенно не балуют, а однако ж потворствуют безвкусице, отчего при всем желании отведать чего-нибудь изысканного вряд ли получится. Так что извольте довольствоваться обыденными блюдами. Да и ни к чему теперь роскошествовать.

«И то, правда…» – мямлил растерявшийся гость и уходил несолоно хлебавши. Особенно дерзкие постояльцы подхватывали шутейный разговор и пытались по-своему коверкать слова, чтобы хоть как-то блеснуть интеллектом, мол и мы не лыком шиты. На таких кренделей Персия вываливала целый кладезь литературной информации, увековеченной когда-то Радищевым.

«А вы,  о  жители  Петербурга,  питающиеся  избытками  изобильных  краев отечества вашего, при великолепных пиршествах, или на  дружеском  пиру,  или наедине, когда рука ваша вознесет первый кусок хлеба, определенный  на  ваше насыщение, остановитеся и помыслите. Не то же ли я вам могу сказать  о  нем, что друг мой говорил мне о произведениях Америки? Не потом ли, не слезами ли и стенанием утучнялися нивы, на которых оный возрос?  Блаженны,  если  кусок хлеба, вами алкаемый, извлечен  из  класов,  родившихся  на  ниве,  казенною называемой, или по крайней мере на ниве, оброк помещику своему платящей.  Но горе  вам,  если  раствор  его  составлен  из  зерна,  лежавшего  в  житнице дворянской. На нем почили скорбь и отчаяние; на нем знаменовалося  проклятие всевышнего,  егда  во  гневе  своем  рек:  проклята  земля  в  делах  своих. Блюдитеся, да не отравлены будете  вожделенною  вами  пищею.  Горькая  слеза нищего тяжко на ней возлегает. Отрините  ее  от  уст  ваших;  поститеся,  се истинное и полезное может быть пощение.»

Эти последние «блюдитеся» и «отрините» она произносила с особенной взывающей и пророческой интонацией, так что даже самые крепкие орешки пожимали плечами, подобно легендарному ёжику в тумане произносили что-то вроде «псих» и ретировались.

Со своей стороны Стас балансировал между работой и домом, постоянно испытывая угрызения совести из-за того, что так мало времени уделяет своей «суженой». Это слово он выискал в словаре Даля в ответ на многословные и малопонятные тирады Персии, которая не упускала случая употребить какой-нибудь устаревший оборот даже у себя дома. В свою очередь на его недовольные замечания и просьбы не ломать комедию и выражаться попроще она театрально заламывала руки и говорила: «Ах, оставьте эти ваши притязания. Моя жизнь пустыня. Сухмень без капли наслаждения». Стас с недоумением смотрел на свою «почти что жену» и уже жалел о том, что пытался подыграть ее бурной фантазии.

– Чего же тебе не хватает?

– Развлечения! Душа жаждет развлечений и зрелищ. Да и вообще. Разнообразия какого-нибудь хотелось бы, а то эта глупая схема: встал- оделся – пошел – сел – поработал – встал – пришел – разделся- лег. Как то все опостылело. Понимаешь? – заглядывала Персия в глаза Стаса и лебезила умоляюще, – ну хоть бы капельку каких-нибудь развлечений.

– Ну что же тут непонятного. Мне тоже иногда хочется вырваться. В отпуск надо на Мальдивы или на Мальорку. Или хотя бы в Алма-Ату, у меня там родственники.

  – Я согласна, – коротко кивнула Персия – когда едем? – и тут же засмеялась. Стас, конечно, не ожидал такого резкого поворота ее настроения и немного замешкался. Нужно было сказать, что-нибудь ободряющее, нельзя же все время отнекиваться.

– А давай-ка я посмотрю в календарь, да и как двинем на юга? Ты же на работе постоянно в интернете висишь. Вот и посмотри, чего там любопытного и в первую очередь доступного найти можно, а я у себя на работе пошукаю, как бы мне вырваться на пару недель.

– Бинго! – неподдельно обрадовалась Персия и бросилась Стасу на шею. – Есть такая буква в этом слове и вы получаете главный приз! Как я рад, как я рад, что покину Ленинград, – сымпровизировала она, смачно целуя его в губы.

Уже на следующей неделе Персия радостно сообщила, что нашла в интернете потрясающе дешевую путевку в Анапу.

– Ну, просто какой-то студенческий тариф, конечно, май – еще не самый сезон, но там уже тепло и все в цветах – хлопотала она над вещами, паковала чемоданы, скидывала все нужное и ненужное огромной кипой на кровать. Она пыталась отсортировать все самое необходимое, так чтобы все эти вещи поместились в двух чемоданах, специально приобретенных для этой поездки. Процесс приходилось повторять заново несколько раз, т.к. расчеты ей не удавались. Вещей было по-прежнему больше, чем позволяла в себя вместить емкость чемоданов. При том, что Стасу они еще при покупке казались огромными, бездонными кузовами грузовых автомобилей.

– Теперь я понимаю, почему ты собираешь вещи заранее. Тут надо тысячу раз отмерить, чтобы все сошлось. Особенно замки, молнии, застежки.

Чем дольше длились чемоданные сборы, тем больше он нервничал.

– И зачем столько набирать? Такое ощущение, что ты с концами переезжать собираешься. Если чемоданы будут тяжелыми, я их не понесу. – Он демонстративно скрещивал руки на груди и отворачивался.

– Не будь занудой, Стасик, – уговаривала его Персия, – кто знает, что нам еще может пригодиться. Еще май месяц, погода изменчива. К тому же тащить надо будет только до аэропорта, а там все как по маслу: на тележках, на такси… Давай, не дуйся, а то лопнешь.

– На такси, – ворчал Стас себе под нос, – знаю  ваши тележки! Постоянно носишься с чемоданами как ишак, руки как у орангутанга до пола висят, и все из-за того, что моя дорогая не может ограничиться парой важных вещей. К чему тебе вся эта бижутерия, платья, туфли, сапоги, утюжки, плойки? Журнал мод!?

– Вот уж глупый вопрос, мы же не будем сидеть в отеле. Надо же и в люди выходить, и я хочу блистать не только на пляже, – объясняла Персия, кокетливо помаргивая, хлопая длинными ресницами. – Вам, мужчинам, нас не понять!

Стас хмурился в ответ.

– Иногда мне кажется, что женщина к своей роли приятной обузы еще пару вещевых мешков сверху добавляет, чтобы жизнь малиной не казалась.

– Что?! Обуза?! Значит, ты меня не любишь! – Персия дула губы бантиком.

– И этот вопрос является главным козырем в ее арсенале, – прокомментировал Стас невозмутимо, – т.е. мало того, что служи и таскай, и довольствуйся малыми крохами человеческой радости. Нет же, ты еще и люби, и цветы дари безвозмездно!

– Ну и свинья же ты, Дынин, из пустяка раздул целую историю! Одно слово – мент. Этому вас в ментуре научили, я все поняла. – Персия всегда била ниже пояса, когда по-настоящему обижалась.

– Брось, Персик, не сердись. Набивай свои чемоданы – поедем торговать тряпками. Что мы, хуже других что ли? – шел на попятные младший лейтенант Дынин, тем самым пытаясь успокоить закипающий вулкан самолюбия своей подруги.

В этих приятных и малоприятных хлопотах незаметно летели последние дни перед заветным числом. Все внимание Персии было зафиксировано на предстоящей поездке. Она необыкновенно легко переносила мелкие неприятности и житейские дрязги, казалось, порхала между работой и домом, хлопотала по хозяйству, впервые за долгое время незло подшучивала над постояльцами в отеле.

– Вас, Персия Павловна, и не узнать последнее время, – заметил управляющий отелем Нестеренко, человек обычно замкнутый и неразговорчивый, – прямо таки энергией от вас веет, хоть батарейки заряжай!

– Так на воды едем, Всеволод Вениаминович, отдыхать-с. Невмоготу больше сидеть в большом городе, поднаторели стены каменные, знаете ли, осточертели-с. Душа на волю просится, – не удержалась Персия от привычных ей тирад.

– Вы, я вижу, все язвить изволите, мадам, – подыграл ей Нестеренко, – так это вы напрасно. Мне такие ваши чувства исключительно понятны. Я даже, можно сказать, вам бескрайне сочувствую. – Нестеренко захихикал смехов игрушечного злодея, довольный своей находчивостью.

– Значит, в Анапу путь держим?

– В нее самую, Всеволод Вениаминович, в нее самую. К морю тянет, знаете ли, к водичке морской – подлечиться, поплескаться, подышать соленым воздухом.

– Вот вы и подышите, сделайте милость. А подышите вдоволь, приезжайте назад, в наши, так сказать, пенаты. Будем разговаривать про погоды… Вы работой-то довольны, милостивая государыня?

– Отнюдь…

– А если серьезно, – нахмурился Нестеренко.

– Если честно, Всеволод Вениаминович, работа на приемной довольно монотонна и, чего греха таить, плохо поощряема. Не всякий клиент соизволит отблагодарить легким словом и добрым делом. Мне бы как-нибудь перевестись на более почетное и более хлебное место.

– Ну, почетным местом я вас порадовать вряд ли смогу, а вот побольше разнообразия и чаевых предложить можно. Я вот думаю экскурсионное агентство запустить в ближайшее время. И вот тут тор с вашими познаниями в области языков и нравов – просто прямая дорога в сопроводители-экскурсоводы. Будем организовывать путешествия в страны ближнего и дальнего зарубежья. «С песней в дорогу» – я предлагаю как рекламный слоган.

– Или нет, – он лукаво улыбнулся и подмигнул, – «С Персией в дорогу»! А? Каково вам? – выражение лица управляющего, казалось, требовало оценки и вопрошало к зрителю: «Нестеренко – это вам не фунт изюма. Ну, не остряк ли я»?

– Не знаю, Всеволод Вениаминович, поживем – увидим. У меня же еще сессия, зачеты, диплом, экзамены, и заметьте, все на носу. Не знаю, справлюсь ли с такой нагрузкой.

– А что у вас на носу? – Нестеренко был явно в хорошем расположение духа. – Я вижу только пару веснушек, и признаться, они придают вам только шарму.

Он опять радостно улыбнулся:

– Я думаю, вы справитесь. Эх, молодо-зелено! Я в ваши годы помнится, горы мог свернуть, и все с нуля, с самого основания,  на чистом энтузиазме. Да, было времечко, – Нестеренко даже зажмурился от удовольствия как старый кот на солнышке.

– «Дела давно ушедших дней», – пробасил он, подражая оперному дарованию.

«Предание старины глубокой», – повторяла про себя Персия по дороге домой.

– Мадемуазель Силиверстова, извольте вашу шубку, – встретил ее на пороге Стас, – поздравьте меня, мы не расстанемся, а проведем весь отпуск вместе.

– Уговорил?

– Так точно. Уломал. Не хотели мне три недели давать ни в какую. Без тебя, говорит мне Ануфриев, работа не ладится, и раскрываемость падает, так что вот тебе две недели, и больше даже не проси.

– Так уж прямо и раскрываемость падает, – усомнилась Персия и продефилировала на кухню, – и что ты?

– А я поставил вопрос ребром. Говорю, либо повышайте зарплату, так чтобы от Персии Павловны откупиться можно было, а запросы у нее не детские. Либо давайте мне полные три недели, чтобы я ее мог в течение этого времени убедить в необходимости сосуществования.

– Ох, и брехло же ты, Дынин, – засмеялась Персия, – ничего серьезно сказать не можешь, все шуточки какие-то, бесконечный выпендреж.

– Так веселее как-то с шуточками, а то вы все ходите как рыбы: в рот воды набрали, глаза выпучили, щеки надули, и нате возьмите нас за рубь за двадцать!

– Это я-то рыба, – наигранно сменила тон Персия. – Ладно, балагур, пошутили и будет. Давай-ка прикинем, чего еще взять с собой надо не забыть.

– Опять взять!? – искренне ужаснулся Стас, – у меня складывается такое ощущение, что мне придется переквалифицироваться в носильщики, причем в самое же ближайшее время. Послушай, дорогая, я же все-таки муж, а не мул.

– Ничего, ничего, – не слушая его, бормотала себе Персия под нос, – зато потом ничего не надо будет докупать. Документы, зубные щетки, шампунь, билеты, вечерние платья, плащ на случай дождя… Мамочка! – в комичном ужасе всплеснула она руками. – Чулки забыла!

– Конечно, – ворчал Дынин себе под нос, – какой отдых без чулок. Ты их наверно поверх бикини натягивать будешь. Эх, пойду, водки дерябну, а то сплошные расстройства с этими женщинами. Все-таки женщины – неисправимые тряпичницы!

– Ах, Муля, не нервируй меня, – прозвучало из спальни, в которой Персия в очередной раз инспектировала содержимое шкафов на предмет вещей первой необходимости. – В Анапе еще не сезон, поэтому надо быть готовым на все. Может, и искупаться ни разу не удастся. Дынин, не будь занудой! Иди лучше помоги мне, у меня тут чемодан не закрывается!

– Щас! Все брошу и пойду чемодан закрывать, – обиделся Стас и театрально прошагал на кухню, – а потом еще удивляются, что мужчины без чеплашки не могут. Это просто несказанный стресс, – подрожал он с Персии. – Одно название – отдых! То ли дело рыбалка, ни тебе женщин, ни тебе тряпок.