Мы разбили лагерь в оазисе. Мои спутники спали. Высокий араб в белых одеждах прошел мимо меня. Он похлопотал около верблюдов и вернулся к своему спальному месту.

Я бросился навзничь в траву. Хотелось спать, но заснуть я не смог — вой шакала в отдалении. Я снова поднялся и сел. И то, что казалось далеким, внезапно приблизилось. Стая шакалов вокруг меня; матовое золото глаз, вспыхивающих и гаснущих; их поджарые тела двигались упорядочено и быстро, словно направленные кнутом.

Один из них подошел сзади, пролез под моей рукой вплотную к телу, словно хотел согреться, а затем встал передо мной и заговорил, практически глаза в глаза:

— Я самый старый шакал окрест. Я рад приветствовать тебя здесь. Я почти потерял надежду, потому что мы ждем тебя бесконечно долго; моя мать ждала и ее мать, и все ее матери до самой матери всех шакалов. Поверь мне!
— Я удивлен, — сказал я и позабыл зажечь охапку дров, приготовленных для того, чтобы отгонять шакалов дымом, — я крайне удивлен слышать такое. Волею случая я приехал сюда с далекого севера ради этого краткого путешествия. Что вам нужно, шакалы?

Возможно мое приветствие было излишне дружеским и как будто подбодрило их сжать свой круг вокруг меня; слышался шорох их отрывистого дыхания.

— Мы знаем, — начал старший, — что ты с севера, и на этом основана наша надежда. Там есть понимание, которого нет у арабов. Знаешь ли, в холодном высокомерие нет искр разума. Они убивают животных, чтобы съесть, и не трогают падаль.

— Не говори так громко, — сказал я. — Арабы спят поблизости.

— Ты действительно чужестранец, — сказал шакал, — иначе бы ты знал, что никогда еще в мировой истории не было случая, чтобы шакал боялся араба. Нам нужно их бояться? Не достаточно ли того несчастья, что нас изгнали к такому народу?

— Может быть, может быть, — сказал я, — я не берусь судить о том, что так далеко от моего миропонимания. Это, должно быть, древняя ссора. Вероятно, замешанная на крови. И наверное, закончится только кровью.

— Ты очень умный, — сказал старый шакал и его стая задышала еще быстрее — с разгоряченными легкими они стояли на удивление спокойно. Их открытые пасти источали горький запах, изредка сносный и то лишь тогда, когда были стиснуты зубы. — Ты очень умен. То, о чем ты говоришь, соответствует нашему старому учению. Мы возьмем их кровь, и забудем о ссоре.

— О! — воскликнул я возбужденнее, чем хотел. — Они станут сопротивляться. Они будут отстреливать вас стаями из своих ружей .

— Ты понимаешь нас превратно, — сказал он, — как и свойственно человеку даже в северных широтах. Мы не собираемся их убивать. В Ниле не нашлось бы столько воды, чтобы отмыть нас. Мы итак убегаем от одного только вида их живых тел туда, где более чистый воздух — в пустыню, которая по этой причине и является нашим домом.

И все шакалы вокруг меня, к которым между делом присоединились еще многие другие, пришедшие издалека, преклонили головы и стали очищать их своими лапами, как если бы они хотели скрыть настолько ужасное отвращение, что мне захотелось одним высоким прыжком покинуть их круг.

— Так что вы собираетесь делать? — спросил я и попытался встать. Это мне не удалось. Два молодых шакала позади меня вцепились в мои пиджак и рубашку. Мне пришлось остаться на месте.

— Они держат вашу мантию, — с серьезным видом объяснил старый шакал, — и оказывают вам почести.

— Они должны отпустить меня! — воскликнул я, поворачиваясь то к старому, то к молодому шакалу.

— Конечно, тебя отпустят, — сказал старый шакал, — если ты просишь. Но это займет некоторое время, потому что по обычаю они вцепились сильно и теперь должны медленно разъединить челюсти. Тем временем выслушайте нашу просьбу.

— Такое поведение не сделает меня особо восприимчивым к ней, — ответил я.

— Просим снисхождения за нашу неловкость, — сказал он, впервые используя свой от природы жалобный тон в голосе. — Мы бедные животные. У нас есть только зубы. Что бы нам не хотелось сделать, будь то хорошее или плохое, у нас есть только зубы.

— Так чего же ты хочешь? — спросил я, не слишком успокоившись.

— Господин, — воскликнул он, и все шакалы взвыли. На большом расстоянии это казалось мне мелодией. — Господин, ты должен прекратить ссору, которая сеет раздор в мире. Ты похож на того, кого описали наши старейшины и кто это сделает. Нам необходимо мирное существование без арабов; воздух, которым можно дышать; пустота до горизонта без них; отсутствие жалобных криков баранов, которых колет араб; каждое животное должно умереть в покое; в спокойствие мы должны испить его до дна и очистить до костей. Чистота, мы не хотим ничего, кроме чистоты, — теперь все рыдали и всхлипывали. — Как можешь ты вынести этот мир с твоим благородным сердцем и сладкими недрами? Грязь есть их белизна; грязь есть их чернота; ужас есть их борода; как не сплюнуть при взгляде в уголки их глаз; и когда они поднимают руку, ад раскрывается в их подмышках. Поэтому, господин, поэтому, дорогой господин, с помощью твоих всемогущих рук, с помощью твоих всемогущих рук перережь им глотки этими ножницами! — Следуя кивку его головы, вперед выдвинулся шакал, который нес на клыке маленькие швейные ножницы, покрытые старой ржавчиной.

— Наконец-то эти ножницы, а теперь хватит! — закричал араб, предводитель нашего каравана, который подкрался к нам с подветренной стороны и теперь размахивал своим огромным кнутом.

Стая торопливо разбежалась, но осталась стоять на расстоянии — множество зверей сбились друг к другом в такой плотный и недвижимый комок, что это стало похоже на небольшую ограду, пронизанную блуждающими огнями.

— Теперь и ты, господин, видели и слышали этот спектакль, — сказал араб, смеясь так весело, насколько позволяли ему законы сдержанности в его племени.

— Так тебе известно, чего хотят эти звери? — спросил я.

— Конечно, господин, — сказал он, — это хорошо известно. Пока есть арабы, эти ножницы бродят по пустыне и будут гулять за нами до конца дней. Их предлагают каждому европейцу, чтобы свершить великое действо. Каждый европеец, повстречавшийся на их пути, кажется им призванным. Этих зверей гложет бессмысленная надежда. Они глупцы, они настоящие глупцы. За это мы их и любим; они — наши собаки; красивее ваших. Смотри, этой ночью умер верблюд, я приказал привезти его сюда.

Появились четыре носильщика и бросили перед нами тяжелую тушу. Стоило туше появиться, как шакалы подняли вой. Каждый из них, как будто неотвратимо притягиваемый веревкой, дергаясь и припадая брюхом к земле, полз вперед. Они забыли про арабов, забыли про ненависть, они были очарованы все отсекающим присутствием трупа. Кто—то уже прыгает на шею и с первым же укусом находит артерию. Как в маленьком неистовом насосе, который безнадежно, но всенепременно хочет погасить всепоглощающий огонь, каждая мышца на его теле напрягается и дергается в нужном месте. И вот уже стая сгрудились над трупом в слаженной работе.

Теперь предводитель принялся охаживать их вдоль и поперек своим острым кнутом. Они подняли головы в полуобморочном опьянении; они видели арабов, стоящих перед ними; они чувствовали кнут на своей морде; они отпрыгивали и отбегали назад. Но кровь верблюда уже собралась в лужи, курилась, туша была сильно растерзана в нескольких местах. Они не могли устоять. Они приблизились снова. Предводитель снова поднял кнут. Я взял его за руку.

— Ты прав, господин, — сказал он, — пусть выполняют свою работу. К тому же нам пора в путь. Теперь ты их видел. Замечательные звери, не правда ли? И как они нас ненавидят!

Перевод с немецкого: Александр Даниф

Человекообразный ученый – Роберт Льюис Стивенсон

На одном из островов Вест-Индии возле густой рощи стоял дом. В доме жил вивисекционист, а на деревьях обитал клан человекообразных обезьян. Однажды одна из них была им поймана и провела некоторое время в его лабораторной клетке. Увиденное в лаборатории глубоко потрясло ее, услышанное пробудило в ней живой интерес. И так как ей посчастливилось сбежать в самом начале лабораторного эксперимента под номером 701 и вернуться к своим сородичам лишь с незначительным повреждением ноги, она посчитала, что в целом это событие сыграло ей на руку.
Стоило ей возвратиться, как она возомнила себя ученым и начала беспокоить своих соседей вопросом: почему обезьяны не прогрессируют?
– Я не знаю, что значит прогрессивный, – ответил один из них и бросил кокосовый орех в свою бабушку.
– Я тоже не знаю и мне по боку, – сказал другой и перебрался на соседнее дерево.
– Кончай эти базары, – закричал третий.
– К черту прогресс – сказал вожак, старый мускулистый грубиян. – Лучше постарайся быть самим собой.
Когда же ученая обезьяна говорила только в окружении молодых особей, ее слушали с бОльшим вниманием.
– Человек – это всего лишь продвинутая обезьяна, – сказал она, свесив свой хвост с высокой ветки. – У нас нет полных археологических данных, поэтому невозможно сказать, сколько времени ему потребовалось, чтобы развиться, и сколько времени нам понадобится, чтобы последовать его дорогой. Но, мы уже в пути и мне думается, что активно опираясь на мою систему, мы сможем удивить всех. Человек потратил столетия на религию, мораль, поэзию и другую ерунду. Прошли века, прежде чем он должным образом взялся за науку, и лишь недавно занялся вскрытием живых организмов. Мы пойдем другим путем и начнем с вивисекции.
– Что во имя кокосовых орехов называется вивисекцией? – спросила одна обезьяна.
Ученый подробно объяснил, что он видел в лаборатории и его слушателей пришли в восторг, но некоторые усомнились.
– Я никогда не слышал ничего более ужасного! – воскликнул обезьяна, потерявшая одно ухо в ссоре с тетей.
– И в чем тут польза? – спросила другая.
– Разве ты не видишь? – сказал ученый. – Вскрывая людей, мы узнаём, как устроены обезьяны, и тем самым продвигаемся в познании.
– Но почему бы не вскрывать друг друга? – спросил один из учеников, любивших поспорить.
– Тьфу ты! – сказал ученый. – Я не собираюсь обсуждать эту тему. По крайней мере, не на публике.
– Начнем с преступников? – спросил спорщик.
– Весьма сомнительно, – ответил ученый, – что мы сможем разделить поступки на правильные и неправильные. Как тогда определить преступника? К тому же народ это не одобрит. А люди вполне подходят; мы все одного рода.
– Не слишком ли это жестоко в отношении людей, – сказала одноухая обезьяна.
– Ну, для начала, – сказал доктор, – они говорят, что мы не способны страдать, и относят нас к так называемым автоматическим организмам; поэтому я имею полное право сказать о них то же самое.
– Какая-то чепуха, – воскликнул спорщик. – И, кроме того, эта теория не выдерживает критики. Если они всего лишь автоматические организмы, мы не извлечем для себя никаких знаний, а если они могут нам дать знания о нашем устройстве, (ради кокосовых орехов!) им тоже свойственно страдание.
– Я во многом согласен с вами, – сказал ученый, – в действительности этот аргумент подходит только для ежемесячных журналов. Вы говорите, им свойственно страдание. Но, они страдают в интересах менее развитых существ, которым требуется помощь. Что может быть справедливее, чем это? И кроме того, мы, несомненно, сделаем открытия, которые окажутся полезными для них самих.
– Но как мы сделаем открытия, – спросил спорщик, – если не знаем, что ищем?
– Боже, благослови мой хвост! – воскликнул ученый, ущемленный в своем достоинстве. – Я полагаю, что вы обладаете самым ненаучным складом ума среди всех обезьян на Подветренных островах! Знать, что ищешь, ха! Истинная наука не имеет к этому никакого отношения. Просто режешь по живому и надеешься на удачу; а коли сделаешь какое-нибудь открытие, кто удивится больше, чем ты сам?
– Я вижу еще одну заковырку, – сказал спорщик, – хотя, поверьте, я далек от отрицания, что это будет большой забавой. Но люди настолько сильны, и у них имеется оружие.
– Поэтому мы возьмемся за младенцев, – заключил ученый.
В тот же день ученый вернулся в сад вивисекциониста, стащил одну из его бритв через окно гардеробной и во второй заход вытащил его ребенка из детской кроватки.
В верхушках деревьев было дел невпроворот. От природы добродушная одноухая обезьяна качала ребенка на руках, другая пихала ему в рот орехи, и была раздосадована, потому что тот их не ел.
– Это бессмысленно, – сказала она.
– Я бы хотела, чтобы он не плакал, – сказала одноухая обезьяна. – Он так ужасно похож на обезьянку!
– Это детский лепет, – произнес ученый. – Дай мне бритву.
От этих слов сердце одноухой обезьяны дрогнуло, она плюнула в ученого и переметнулась вместе с ребенком на верхушку соседнего дерева.
– Вот тебе! – закричала одноухая обезьяна. – Сам себя разделывай!
Обезьяны принялись кричать и пустились в погоню. Шум привлек внимание вожака, который находился по соседству и ловил блох.
– Что это все значит? – воскликнул вожак и когда ему все рассказали, он приподнял брови. – Великие кокосы! – вскричал он. – Что за кошмарный сон? Могут ли обезьяны опуститься до такого варварства? Отнесите ребенка туда, откуда взяли.
– У тебя отсутствует научный склад ума, – сказал ученый.
– Я не знаю, есть ли у меня научный склад ума или нет, – ответил вожак, – но у меня есть здоровенная палка, и если ты тронешь этого ребенка хоть пальцем, я проломлю тебе голову.
Таким образом, ребенка вернули и положили в передней части сада. Вивисекционист (будучи достойным семьянином) был вне себя от радости, и, чувствуя легкость на сердце, начал еще три эксперимента в своей лаборатории, прежде чем день угас.

“The Scientific Ape” by Stevenson перевод с английского: Александр Даниф

Что это было?

Вчера утром отправился за хлебом и молоком и на пороге в магазин повстречал старого приятеля. Половина лица его была скрыта самодельной маской из яркой ткани в цветочек. На носу сидели запотевшие очки. Жестами попросил он меня воздержаться от рукопожатия и не приближаться более чем на положенные полтора метра.

— Слава богу, что мы не в России живем, — поделился он своей радостью и ловким движением пальца, обмотанного салфеткой, протер очки. — Друзья рассказывают, что там всех посадили под замок и только по пропускам выпускают. Полицейское государство, что с них взять…

— Бог с ней, с Россией, — перевел я разговор в другое русло. — Сам-то как карантинишь?

— Отлично все! Спасаемся, как можем. С детьми дома правда не поработаешь толком, приходится крутиться. Зато на лицо свободное общество: государство помогает, чувствуешь себя привольно. Жена вот лицевые повязки всякие придумывает и шьет. Так что, если работу потеряю, бизнес будем делать.

— Бизнес? — удивился я его находчивости. — А маску зачем надел? Болеешь или в рекламных целях?

— Как зачем? — удивился тот в свою очередь. — Правительственное постановление вышло для защиты населения от инфекции. Ты что газеты не читаешь, новости не смотришь?

— Нет, не читаю, не смотрю, — признался я и произнес в задумчивости: — А разве намордник собаку от чего-то защищает?

— Причем тут собака? Не проснулся еще поди, — не понял мой приятель и очки его весело затуманились.

— Да так, притча вспомнилась: «Про собак и людей», — не стал вдаваться я в подробности.

— А-а, ты в философском смысле. Ну ладно, тороплюсь, целоваться не будем, —- махнул мне приятель на прощание рукой и, кажется, улыбнулся и подмигнул. —- Не те времена нынче, не те, —- бросил он напоследок, развернулся и побежал к входу в магазин, там едва не столкнулся с выходившим из дверей покупателем. Чертыхнувшись, он остановился и снова принялся протирать очки. Я молча смотрел ему вслед и вспоминал детские стихи Хармса.

В магазин меня так и не пустили. «Маскенпфлихьт. Без маски нельзя!» — кричала продавщица сквозь намокшую тряпку, а мне послышалось: «Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь!»

— Воланда на вас нет, — буркнул я в сердцах и пошел прочь.

Где бы раздобыть мне теперь подходящий намордник, чтобы присоединиться к этому свободолюбивому обществу?

Про собак и людей

Определение

собака которая издыхает
и которая знает
что издыхает
как собака

и которая может сказать
что знает
что издыхает
как собака

есть человек

Эрих Фрид

Что мы знаем про людей и собак? Посмотри на собак. Как радостно они носятся на поляне в парке за прыгучим мячиком то в одну сторону, то в другую сторону. Они так увлечено играют, что совершенно не замечают, что происходит вокруг. Будь то Грета, Трамп, Путин, правые, левые, война здесь, война там, беженцы, пожар, дизель, климат, вирус… Все эти темы внезапно всплывают в поле нашего зрения, подхватываются изменчивым ветром СМИ и ведут нас в неизвестном направлении. Наши глаза прикованы к новой, яркой игрушке. В толпе нарастает движение и вот мы бежим за ним, ловко подпрыгиваем, хватаем этот мячик или другой, радостно его треплем, грыземся друг с другом, плюемся и ругаемся, обсуждаем его плотность и вкусовые качества, перекидываем туда-сюда, несем назад к хозяину. В это время уже летит другой мячик, и мы с радостью и тоской забываем про первый.

Горе тому, кто стоит в сторонке, скептически смотрит на народную забаву и спрашивает: «Ребят, а чего вы здесь собственно носитесь туда-сюда? Смотрите, вот здесь у вас под боком воду в поилке перекрывают, в корм дерьмо подмешивают, деньги из кармана без проса вынимают, в правах ущемляют». «Да пошел ты, — отвечают такому. — В то время, когда все в едином порыве бегают за мячиком, этот конспиролух вносит раздрай в наши ряды, брюзжит по-стариковски. Он, видите ли, не согласен с общим мнением. Ему, посмотрите-ка, наш мячик подозрительным кажется. «Был ли мальчик», — хочет спросить этот выкидыш коллективного бессознательного. Пошел вон из нашего дружного социума за твое пагубное инакомыслие! Таким олухам не место в нашем прекрасном демократическом обществе, живущим в согласии с хозяином и его близкими. Four legs good, two legs bad!» Третьего не дано!

— Друзья мои, — из последних сил надрывается аутсайдер, — кончайте носиться сломя голову. Давайте-же сядем за стол переговоров: обсудим положение вещей с трезвой головой, посмотрим на голые факты, послушаем экспертов или просто мудрых незаинтересованных людей с разных сторон, пока такие еще есть среди нас. Может быть, нам совсем не выгодно гоняться за газетной уткой, а лучше подстрелить ее, не дожидаясь команды сверху? Может быть, лучше посмотреть, что происходит у нас под носом, в нашем пока еще не скотном дворе, в соседнем городе, за ближайшим холмом? Кто бросает нам эти мячики и зачем мы их так охотно ловим?

— Иди ты к едрене фене, — отвечает ему стройный хор голосов. — Волк тебе друг и товарищ. Не мешай хозяину бросать нам мячики. Жираф большой — ему видней. Он заботится о нашем благополучии. Без правильной подачи информации у нас атрофируются мышцы и начнется авитаминоз. Мы хотим дрожать от страха, ликовать от счастья и негодовать от возмущения все как один, сплотившись в одно могучее целое, ибо мы — правильный народ, а ты и те, кто с тобой, — неудачники, паршивые овцы в нашем потрясающе свободном стаде.

— Постойте, но еще каких-то восемьдесят лет назад, люди точно также сбивались в стада и избавлялись от инакомыслия, — делает последнюю попытку белая ворона.

— Подлец, это подмена понятий! — набрасываются на него со всех сторон. Лица и морды брызжут слюной и краснеют от праведного гнева и негодования. — Как ты можешь сравнивать наше прекрасное, комфортное, демократическое время с теми ужасами. Тогда люди маршировали с флагами по стадионам и улицам, а теперь сидят в интернетах. Тогда инакомыслящих уничтожали физически в подвалах, а теперь просто банят и исключают из виртуальных друзей! Разница колоссальная! Мы давно уже переработали мрачные страницы человечества и пришли к единственно верной позиции. Кто не с нами, тот против нас! Лет восемьдесят назад мы бы тебя просто кокнули и имени не спросили, а теперь еще и снисходим до разговора и дискуссии с таким мерзким и неблагодарным ничтожеством.

— Разве это дискуссия? — спрашивает в пустоту опаршивевший от плевков и издевок пес, но ее уже никто из собратьев не слушает. Перед ним поставили ширму с мемо-надписью «сомневающийся понималкин херов» — сиди в тени и не вякай. А будешь высовываться наденем намордник и посадим на цепь.

Время от времени кто-нибудь из бегающих за очередным мячиком остановится, с любопытством посмотрит за ширму, перебросится парой слов с печальным изгоем, поскребет себе затылок, покивает головой, разведет руками и давай носиться дальше.
Пройдет пару десятков лет и радостно бегающие за мячиками собаки окончательно превратятся в стадо овец и баранов. Эти милые животные сыты, чипированы, ухожены, осмартфонены и охраняемы со всех сторон сворой сторожевых псов. «Жизнь великолепна! — думают овцы, глядя в экраны своих блестящих гаджетов. У многих на глазах очки, защищающие их нежный девственный мозг от опасного для здоровья солнечного света. — Мы привиты от всех болезней. У нас куча высококачественно модифицированного корма. У нас есть доступ к любым картинкам и любым развлечениям, стоит нажать только кнопку. Собака Павлова позавидует! На нашем пастбище идеальные чистота и порядок. Мы дружны и равны, как никогда. Нам уже не нужно гоняться за дурацкими мячиками. Достаточно по свистку посмотреть в нужном, единственно правильном направлении. Наконец-то мы в абсолютной безопасности. Ведь нас охраняют лучшие, либеральнейшие сторожевые псы в мире. Ни одна сволочь не сможет причинить нам вреда. Волков, конечно, мы истребили, еще когда они были собаками, но кто знает, какая мерзопакостная зараза может проникнуть в наш земной рай еще раз».

У костра с улыбкой на губах сидит пастух с семьей и друзьями. Они вполуха слушают блеяние овец и точат свои острые мясницкие ножи.

Орнитология

Сороки утром на трубе сидят на солнце
В оранжевых лучах застыли статуэтки
Смотрят на юг – вдруг втихомолку улыбнется
Холодный март – двадцать двадцатый веснокосный

В этом году гнездо их на соседнем клене
На самой спряталось макушке между веток
А старое полуразрушилось пустует

Они еще к нему бывает прилетают
Их тянет будто что-то к обжитому месту
Но новый день всегда сильнее чем вчерашний

Гнездо их больше в этот раз – его пытались
Занять силком на днях настырные вороны
Трещали долго каркали ругались матом
Переживал за них но справились трещотки

Еще дрозды сюда синички прилетали
И воробьи и голуби который год здесь
Сидят по парам жмутся внемлют отголоскам

Вечнозеленой и любвеобильной страсти
А голуби с соседней крыши той где трубы
Сидят на желобе и пьют как из кормушки

Встревожились внезапно разлетелись птицы
Откуда ни возьмись спустился ловкий сокол
На поручни балкона сел искал добычу
Впервые вижу хищника в угрюмом граде

Он малым кажется и не опаснен с виду
Но лучше от греха подальше схорониться
(срок белобокий – сорокет в год двадцать-двадцать)

Умами правит сердцеед – коварный вирус
Чиркнула чайка в небе в поисках надежды
Семь-сорок на часах – подмигивает солнце

Лучами бьет в пространство из-за черепицы
Антропософ твой час пришел писать признанье

Природа знает толк – не стоит торопиться

Напутствия из ада – из цикла “Союз небес и преисподней” Уильяма Блейка

Пока сеешь, учись. Когда жнешь, учи. Зимой вкушай.

Пусть телега и плуг пройдут по костям мертвых.

Дорога изобилия ведет к дворцу мудрости.

Воздержание – это богатая, безобразная старая дева под надзором недееспособности.

Тот, кто желает, но не действует, породит болезнь.

Разрезанный червяк простит плугу.

Окуни в реку того, кто любит воду.

Дурак смотрит на дерево иначе, чем мудрец.

Пока лицо не светится, звездой не станешь.

Вечность влюблена в порождения времени.

Трудящейся пчеле нет времени горевать.

Время праздных утех измеришь часами – время мудрости неизмеримо.

Благотворную пищу добудешь без сети и ловушки.

Числа, вес и размер забудутся в годы разрухи.

Ни одна птица не взлетит слишком высоко, пока пользуется своими крыльями.

Мертвое тело ранам не мстит.

Акт великодушия – это поставить другого прежде себя.

Упорствующий в своей глупости просвятится.

Глупость – обличье плутовства.

Стыд – обличье гордыни.

Тюрьмы возводятся из камней закона, бордель из кирпичей религии.

Гордость павлина – сияние Господа.

Вожделение козла – щедроты Господни.

Ярость льва – мудрость Господа.

Нагота женщины – дело рук Господних.

Горе в изобилии смеется. Радость в изобилии плачет.

Рык льва, вой волков, рев бушующего моря, меч разрушителя – это лишь толика вечности, слишком великая, чтоб охватить человеческим глазом.

Лиса проклинает ловушку, но не себя.

Радость насыщает. Печали продвигают.

Пусть муж носит шкуру льва, а женщина овечье руно.

Гнездо птице, паутина пауку, дружба человеку.

Самовлюбленный улыбчивый дурак, как и хмурый, угрюмый дурак, покажутся мудрецами, дай им символ власти.

Само собой разумеющееся, когда-то было лишь воображаемым.

Крыса, мышь, лиса, кролик ищут корень; лев, тигр, лошадь, слон ищут плоды.

Емкость содержит, фонтан исторгает.

Одна мысль наполняет необъятное.

Всегда будь готов показать свой ум и посредственность обойдет тебя.

Все, во что можно поверить, есть образ истины.

Орел никогда не терял больше времени, чем когда взялся обучать ворону.

Лис добывает сам, но Господь добудет для льва.

Думай утром. Действуй днем. Питайся вечером. Спи ночью.

Тот знает тебя, кто позволил тебе навязаться.

Как плуг следует за словами, так Бог отблагодарит за молитвы.

Тигр в ярости мудрее, чем лошадь в смирении.

От застоявшейся воды ожидай яда.

Никогда не узнаешь достатка, не познав сверхдостатка.

Слушай порицания дурака! Это выше всех похвал!

Глаза для огня, ноздри для воздуха, рот для воды, борода для земли.

Слабый в смелости, силен в хитрости.

Яблоня никогда не спросит бук, как ей расти, а лев не спросит лошадь, как настичь добычу.

Принимающий с благодарностью снимает обильный урожай.

Если бы другие не были глупцами, пришлось бы нам стать ими.

Душу, наполненную светлой радостью, не опустошишь.

Когда посмотришь орла, узришь крупицу гения; подними голову!

Как гусеница выбирает лучшие листья, чтобы отложить яйца, так и священник проклинает лучшие радости.

Для создания малого цветка нужны годы труда.

Проклятье сковывает – благословление высвобождает.

Лучшее вино – старое; лучшая вода – свежая.

Молитва не пашет! Хвала не пожинает! Радость не смеется! Горе не плачет!
Голова – это величие, сердце – чувственность, гениталии – красота, руки и ноги – пропорция.

Как воздух для птицы, а море для рыбы, так презрение для презренного.

Воронам все хотелось бы видеть черным, а совам белым.

В избыточности красота.

Послушай лев совет лисицы, он стал бы хитрецом.

Усовершенствование – это путь к прямым дорогам, однако кривые дороги без усовершенствования есть признак гения.

Лучше убить невинного, чем бездейственно няньчить свои желания.

Где человека нет, скудна природа.

Слова истины не произнести так, чтобы их осознали, прежде не поверив.

Достаточно! Или с лихвой.

Выше ноги от земли

Вместе с вымытыми окнами,
Вместе с выцветшими красками,
Вместе с высохшими глазками,
С огородным горем лyковым,
С благородным pаем маковым,
Очень страшно засыпать.

Янка Дягилева

Сейчас, когда мир сходит с ума, и большая часть человечества наложила в штаны со страху, не остается ничего, кроме как сидеть дома и придумывать себе занятия. Сам я не особо верю во все эти россказни про конец света и мировой кризис. Кризис случается у человека в голове. Это я на себе проверил, когда был подростком. Но поскольку человек — животное стадное, случается и групповое сумасшествие. Особенно когда нет привычки думать своей собственной головой. Да и вообще человечеством руководят два чувства: страх и неутоленное желание. Это не я сам придумал — один умный человек сказал, буддист.
В свое время, когда у меня был кризис (не мировой, а мой собственный) он мне здорово помог сделать шаг из замкнутого колеса. Может быть, поэтому сегодня я могу смотреть на полоумных людей с позиции человека, который научился отчасти справляться со страхами и неутоленными желаниями. Первый шаг к этой борьбе — самый сложный — это принятие. Человеку вообще не свойственно что-то принимать, особенно если это что-то имеет какой-то негативный оттенок. Также человеку сложно признаться себе в своих слабостях. Гораздо проще обвинить другого или стечение обстоятельств. И такие свойства человеческого ума были мне точно также присущи, как и всем другим. Не знаю, что у меня щелкнуло тогда в голове, после разговора с буддистом. Наверное, одно наложилось на другое. Рождение дочери и вот этот разговор с мудрым человеком. Я именно тогда впервые смог посмотреть на свою жизнь как бы сверху, на свои желания и свои страхи. И это очень помогло с какой-то частью справиться. Уже один только взгляд со стороны помогает отсечь страдания, или, если не отсечь, то хотя бы притупить чувство боли и потерянности. Потом нужно признаться себе, что не все в порядке: да, у меня есть не исполненные желания и непроизвольное чувство страха. И это признание дико помогает выбраться из трясины зависимости, в которой я сидел больше десяти лет. Я говорю все это к тому, чтобы помочь тебе не скатиться в яму всеобщего безумия, если, конечно, ты готова принять этот «метод» на вооружение.
После принятия своих страхов и неутоленных желаний, я усвоил следующий постулат, который мне подсказал этот буддист. Мы не можем повлиять на нашу жизнь. Это очень сложно понять, потому что в голове у нас глубоко сидит убежденность в том, что мы творим свою судьбу сами. «Человек — творец своей судьбы», нам так вдалбливали с ранних лет. И мы, конечно, соглашались. Так вот, этот постулат портит кровь многим и многим поколениям. Особенно теперь, когда вера в Бога пошатнулась, а местами и окончательно исчезла. Зато выросла вера в себя любимого. Как только ты усвоишь этот постулат, испытываешь неимоверное облегчение. Не знаю, как я сам раньше до этого не додумался. Ведь эта истина лежит на поверхности! Всему виной гордыня, которая не отпускает человека до самой смерти. Чему бывать, того не миновать. Это же русская народная мудрость, которую мы основательно забыли, во всем полагаясь на себя. Пока жаренный петух не клюнет. И сейчас это особенно хорошо заметно. Ты можешь возразить: но я же могу повернуть свою жизнь к лучшему. Да, ты можешь изменить качество жизнь, можешь изменить обстоятельства и окружение, но судьба твоя от этого не изменится: ты либо придешь к тому, что тебе предначертано, либо тебя сломают об колено. Говорю об этом так уверено, потому что также проверил на себе. Извини, если получилось слишком заумно. Я старался излагать свои мысли попроще, но получилось все равно как-то вычурно. Наверное, потому что крепких словечек не хватает. Буду рад, если что-нибудь из вышесказанного тебя подкрепит хоть немного, даст сил не сойти с ума от страха перед неизвестностью. Бог в помощь. Заканчиваю на этом свои разглагольствования.
Все таки «умным» языком выражаться крайне сложно. Я даже спотел от напряжения, пока писал этот отрывок. Надо ведь было подобрать интересные слова. Теперь перехожу на свой обычный язык, который тебе знаком.

Ты попросила меня рассказать о моей жизни и я согласился. Подумал: чего может быть проще? А когда начал складывать мысли воедино, понял, что не фига это не просто. Совсем не тоже самое, что рассказать случай из жизни. Всего не расскажешь, а по мелочи получится кавардак. Ну да ладно: как получится, так получится. Я же не писатель в конце концов.
Ты, наверное, хочешь узнать, где я провел мое дурацкое детство? Кажется так начинается «Ловец во ржи»? В переводе на русский там появилась «пропасть» вместо ловца, но пусть это останется на совести переводчицы. Чего я вспомнил эту книжку? Потому что я читал ее, когда переехал в Германию. Я вообще-то не большой любитель читать, ты же знаешь. А раньше еще меньше читал. Даже не помню, как эта книжка попала мне в руки. Помню только, как заглянул внутрь и сразу понял, что это про меня. Не то что совсем про меня. Там американский парень бродит по ржаному полю, а я — другой парень, рожденный в СССР, но у нас схожий взгляд на мир. Так что в СССР и прошло мое детство, которое кстати совсем не было дурацким. Нормальное детство было, как и у всех по большому счету. Особо выделить ничего не могу. Замес начинается потом, когда взрослеешь, начинаешь чего-то соображать — трудный период и все такое. И ощущение такое: «Весь мир идет на меня войной». Это Виктор Цой, кумир тогдашней молодежи пел. Ну и не только молодежи, мы подростки тоже слушали. Мы, конечно, тоже как бы молодежь, но по большому счету дети еще были —бездомные щенки на обломках эсэсэсэра.
По музыке вообще разброс тогда уже начался. Это раньше старшие все примерно одно и тоже слушали: Высоцкий там, Окуджава, потом советская эстрада пошла, потом низкопробная попса: противный «Ласковый май» и прочая похабель. Кто поумнее, слушали русский рок и зарубежную музыку. Дочка синяков квартирой выше крутила безостановочно «No Doubts» одну и ту же песню, сосед за стеной «Асе of Base» и Таню Буланову гонял. Я все подряд слушал, но больше с текстами интересными, так чтобы не только булками трясти на булкотрясе, но чтобы и для головы что-то оставалось. А что еще делать в нашем захолустье?
Депрессивный провинциальный городок: народ мечтает только о том, чтобы свалить на заработки в Москву или еще лучше за бугор. Конец девяностых, обвал рубля, войны, катаклизмы, беспредел — для подростков это жесть реальная. И дома не хочется сидеть и на улице как бы не совсем безопасно: алкашка, наркота, шалавы, бандитские разборки, гопота, разводы, стрелки, стрельба. А я без отца рос, то есть, как это сейчас говорят, был из группы риска. Слететь с катушек было легче пареной репы: куча народу сторчалось, кого-то убили в пьяной драке или по беспределу, до фига пацанов село по глупости — тюремная романтика была в почете. Я, наверное, неплохо держался: тяжелую наркоту избегал, покуривал, подбухивал, старался со всем общаться, но в криминал не лезть — в общем так, чтобы мама не волновалась. Хотя она, конечно, все равно волновалась. Времена такие были лихие: могли на улице порезать, раздеть, избить, поставить на деньги, хату хлопнуть, на иглу посадить, в проститутки прописать.
Вот, например, ко мне повадились ходить черти одни разводить на деньги. Я их из школы знал, они уже тогда начали ширятся варевом на маковой соломке. Ну а когда подсел на иглу, спрыгнуть сложно — ты уже в компании таких же ханориков малолетних. И вот они приходят вечером или вмазанные уже, или наоборот в поисках денег на ширку; могли и просто попросить поварешку, зажигалку, растворитель и прочую херь, чтобы тут же в подъезде свариться и вмазаться. Вызывают тебя на разговор и ты с этими нариками сидишь и базары чешешь. Они тебя разводят: мол помоги, брат, мы тут на бабосы попали, нам стрелку забили, надо откупаться, вот ходим по рублю собираем; а ты им: братва, лавандосов нет, последние штаны проели, сидим на воде и хлебе, кроме шуток. «Кроме шуток», помню, на них почему-то хорошо действовало, на остальные доводы им было наплевать — стоят и дальше по ушам чешут. Это называлось «лохов разводить». Оно и понятно. Какая-то неформальная группа местного разлива шутила в одной песне так: гнусавый голос тряпочного Удава из известного мультика говорил: «вмажь меня мартышка!» «Куда же я тебя вмажу? У тебя нет ни рук, ни ног», — отвечала Мартышка. «Зато у меня есть одна большая вееена», — тянул Удав и все ржали. Это я вспоминаю к тому, чтобы ты представляла себе кашу, в которой мы варились тогда.
Моего одноклассника помню развели на деньги так. Пообещали ему «крышу» в школе. Его тогда приблатненные парни пресовали слегка, а он ссал им ответочку кинуть. Так вот эти мои знакомые нарики, которые всегда искали денег на укол, предложили ему решить проблему за бабосы, наврали ему с три короба. Тот со всех ног побежал к тете занимать деньги. Сам видел. Это было смешно и грустно. А потом он начал ко мне притираться, как только какие нездоровые движения в школе начинались. Оказывается, нарики ему пообещали мое прикрытие в случае проблем. То есть развод чистой воды.
Мне тоже предлагали попробовать уколоться, но я в эту тему не стал вписываться. Было бы глупым с моей стороны, учитывая то, как они с утра до вечера «мутили» деньги, шприцы, компоненты на сварку, а потом по кругу ширялись одним и тем же баяном с тупым жалом. Помню, как кто-то попросил у знакомых баян, которым они кололи лекарства собаке. Представляешь, какой расклад у них был? Люди реально опускались на глазах. Кидали не только знакомых, родственников, родителей, но и друг друга. Бывает идет такая группка по двору, смотришь двое откололись и нырнули в подъезд: значит, у них появилась мутка какая-то и надо сбросить баласт — своих же дружков. Так и жили. Кто мог, отпинывался. Кого-то разводили на лавандос. Кому-то несладко приходилось. У меня получалось держать нейтралитет.
А потом маман через брачную контору жениха нашла — получила билет в светлое будущее и для себя, и для меня, так ей казалось. Может быть, от части так и было, не знаю. Ей, наверное, сильно тяжело было нас двоих тянуть, да еще без мужика. Мне, как всякому подростку, было наплевать на бытовые вопросы. Мог жрать все что угодно, ночевать на голом полу. Важнее было с друзьями в подъезде посидеть, побухать спирт «Рояль», запивая ядерным порошковым соком из пакетика, познакомиться с телками на булкотрясе в Доме культуры, перепихнуться тут же в туалете, привязать презик со спущенкой к шпингалету на окне — короче, ничем выдающимся не занимался, в голове мусорный ветер свистел и я ему подсвистывал.
Когда мама сказала «поедем в Германию», я отказался: че я там потерял? Вертел я эту лучшую жизнь на одном всем известном месте из трех букв. Здесь у меня пацаны, биксы, дворовая жизнь, терки, булкотряс — нормальное существование по большому счету. Что я там не видал в этой Хермании? Довел маму до слез — она не ожидала такого отпора, забыла, что я уже не маленький. Короче и меня оставить она не могла, и уехать хотела — мучилась одним словом. У нее, конечно, другие представления были о хорошей жизни.
Жених к ней как-то приезжал, ниче мужик такой нормальный, пытался со мной на английском разговаривать, но я в основном огрызался: «лондон из вэ кэпитал оф вэ грейт бритвы» и все такое. Мне вообще тогда никто и ничего не нравилось. Хотелось только тусить, висеть на точке, пыхать гашик, заправляться спиртягой, замутить с биксой на флэту, пока ее черепа в отъезде, музон фирмовый какой-нибудь покрутить.
Короче, как этот немец к матери приехал, я сразу на дачу к бабушке свалил: пусть развлекаются без меня. Там с девушкой познакомился, от тоски и безделья, наверное. Классно время провели. А потом я уехал обратно по-английски, не попрощавшись. Приехал домой (херманский жених уже отчалил обратно к себе в Берлин) и чувствую что меня назад тянет, еще раз с Наташей пообщаться, не могу ее забыть. Влюбился, короче, полностью неожиданно. Хреновое чувство, я тебе доложу. К тому же я так поступил подло, что уехал, ни адреса ей не оставил, ни телефона. Думал, уеду и забуду, а оказалось хрена с два. Метнулся обратно, ее дача уже пустая. Куда уехала неизвестно. Вот я тогда завыл от тоски, забухал не по-детски, послал всех старых знакомых лесом, связался с полукриминальной шпаной случайно. Они меня начали подбивать на грабеж ювелирного: типа ничего делать не надо, только на стреме постоять. А обставить они все так хотели, чтобы мусора на группировку нашу местную подумали. Безголовые ребята с оторванной башкой. Черт меня дернул согласиться. Страдал я сильно по Наташе, из-за своего подлого поступка только еще хуже становилось. Вокруг этой шпаны шмары разные крутились. Я на них даже не смотрел, только бухал и плакал, когда никто не видел. Всякая дурь в башку лезла.
Пошли на дело. Я и еще один топтыга на шухере сидели, два оторванных и еще один мужик, который их на это надоумил, в магаз полезли. Этот мужик реальный вор был с тремя ходками, четырнадцать лет на зоне. Это он вокруг себя шоблу из пацанов сколотил, чтобы удобнее было дела обтягивать паралоном. А подстава вышла такая: этот же вор договорился о деле с группировкой на этот же день только на позднее время. Когда мы хлопнули ювелирку и откисали у нас в подвале, к ювелирке приехали эти черновские и их там менты повязали. То есть повесили на этих ребят кражу, а вор этот с добычей скрылся. Короче, облапошил и нас, и их, плюс еще всех подставил. Я всех тонкостей не знаю. Знаю, что черновские нас быстро вычислили и на счетчик поставили: это значит, что тебе назначают сумму на выплату и каждый день там процент набегает. Взяли нас за жабры по-серьезному. Вот тогда-то я и протрезвел от страха — нашел себе на жопу приключения. Ситуация лажовая и безвыходная получилась. Я даже думал тогда спрыгнуть со своей пятиэтажки, чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. Но это уже было бы подло по отношению к маме, а я решил с глупостью и подлостью заканчивать.
Прихожу к маме, говорю так и так, готов ехать на чужбину к Францу Фрицу Фердинанду. Она обрадовалась: отлично, говорит, в конце года поедем. Я ей отвечаю: нет, надо сейчас, пока меня на запачасти не разобрали. Она шибко труханула, мне даже жалко ее стало. Все таки подростки мужского пола — это жестокая особь. Собрались мы за пару дней, благо паспорта были на руках. Собирались как-нибудь съездить, посмотреть, что там за Дойчлянд такая великолепная обитает за бугром. У мамы, думаю, был план очаровать меня заграницей, чтобы я посговорчивее стал, а тут я ей сам «подарок» преподнес. Сбежали мы, короче в порядке экстренного эвакуирования.
Прикол в том, что черновская бригада как-то про наш отъезд выяснила (стукачи-то во все времена были и есть) и нашу машину перехватили. Пригласили в свой джип переговорить. Все, думаю, сейчас меня будут потрошить. Пока бакланили со Слоном, так звали черновского валуна (валун — это тот, кто несговорчивых людей прессует), мама, наверное, поседела. До сих пор стыдно за себя. Не знаю почему, но Слон меня пожалел и отпустил. Может быть потому что у него самого ребенок как раз родился и он себя в роли отца представил? Короче пожелал мне хорошего пути и заказал в городе появляться. Его, кстати, как потом выяснилось, через месяц посадили за рэкет. А черновских потом в течении двух лет почти всех перестреляли на разборках. Так что тюрьма Слона спасла от гибели. Но закрыли его на десятку по-моему, так что обменял он жизнь на червонец, что называется. Такое веселое время было.
Приехали мы на Немечину. Мама веселая, радуется, что невредимыми выбрались из замеса. А я смотрю по сторонам — все чужое: чужие лица, чужая речь, чужие повадки, чужая одежда — и на меня тоска накатывает. Да ладно, какая тоска, депрессуха. Короче, черная полоса у меня началась в жизни. Смотрю по сторонам: люди жизни радуются, а у меня в душе дыра зияет и я ее никак зашить не могу. Один раз даже из дома сбежал, решил вернуться домой, пусть меня там порешат, раз мне здесь свет не мил. Доехал до границы с Польшей, там меня погранцы повязали (тогда еще границу не открыли): куда, спрашивают, такой красивый собрался. Мама после того случая украдкой домой съездила, квартиру продала от греха подальше. За шесть тысяч баксов. Представляешь? Почти бесплатно отдала. Охренеть можно. Тогда за такие гроши можно было квартиру купить-продать. Но она торопилась понятное дело. Сожгла мосты, одним словом, чтобы меня туда меньше тянуло. Я то все мечтал, как после совершеннолетия назад приеду и один жить буду. Хотя меня поди в армию загребли бы, так что напрасно я себе рисовал радужную картину.
Короче, один хрен ушел от мамы с фрицем. Жил в сквоте одно время, потом вместе с другими колдырями хату снимал. Тогда еще можно было недорого квартиру снять или вообще в пустующем доме прописаться. Некоторые квартиры прямо с мебелью пустовали, их люди после падения стены так и побросали вместе с мебелью. Торопились на запад уехать за пряниками. Так и прыгал с места на место. Бухал по черному. Один раз сижу в парке простреленный насквозь (это мое обычное состояние было), подсаживается мужик с бутылкой водки, предлагает вместе выпить. Ну мы выпили. А он меня за ляшку схватил и целоваться лезет. Мне тогда лет семнадцать было. Как вспомню, так вздрогну. Я просто нереально охренел с такого расклада. Вот ни хера у них нравы тут, думаю! Ах, ты старый пидор небритый! Дал ему бутылкой по голове, убежал.

Не знаю, как школу закончил, как язык выучил. Десять лет пролетело, как в тумане. Ну а я жил по сути в тумане. Я тогда герыч стал покуривать, кокс естественно тоже пробовал, если кто-то угощал, синтетику разную. Все что под руку попадется. Приду на тусовку куда-нибудь нахерачусь алкашки, наркоты и сижу на оголенном проводе орликом, а провод так пронзительно звенит, как высоковольтный зуммер. Хорошо помню это ощущение. Кругом жизнь кипит, а я в гавно уделанный, хоть что со мной делай. И друзья у меня такие же были. Вообще у многих, кого родители привезли, естественно не спрашивая их мнения, жуткий депресняк был. Конечно. Человек только вживаться начинается и тут его с ног на голову ставят.
Помню Шурика-покойничка, родом с Казахстана. Он тоже бухал без просыха. Устроились мы подрабатывать Дедом Морозом на рождество. Там надо было по квартирам ходить. Я тогда в завязке был, а Шурик с утра прямо начинал кирять, так что к вечеру уже и лыко не вязал иногда. Так что он в таком виде и ходил в костюме Деда Мороза. На него потом заяву накатали: мол, ваш Дед Мороз пришел в загашенном состоянии и напугал детей. У него постоянно какие-то приключения были. Один раз познакомился он с какими-то казахами, которые в Берлин на конференцию приехали, и решил их травой угостить. Я его случайно в метро встретил. Он, как всегда, с бутылочкой вина ехал, я, как положено, с пивом. Поехали вместе с ним в Вайнберг-парк, там раньше постоянно дилеры тусовали в открытую. Подходим к одному, Шурик заказывает сколько-то грамм травы, дилер кивает и куда-то топает наискосок, показывает нам на другой конец парка: встречаемся там. Мы спокойно обходим парк по круговой дорожке. Смотрим на картину маслом: за деревом, как в плохом кино, стоят два полицейских в полном обмундировании и подглядывают за этим дилером, который на ту сторону парка почапал. Не знаю, кто их обучал розыскной деятельности, но вот это прятанье за деревом очень нас насмешило. Один прячется за деревом, а вторая за ним скрывается, как дети малолетние. Мы остановились и давай над ними ржать. Нас там и приняли, так что у Шурика обломалось с травкой.
Потом у него эпилептические припадки начались. Он вроде и бухать уже бросил, а его один хрен шкандыбыает. Так он ночью и двинул кони, улетел в лучшие миры, не попрощавшись, потому что оборвал все контакты. Как говорят немцы, укусил траву. Я, когда от знакомых узнал про него, понял, что образ жизни пора менять. Как Лимонов писал в своем дневнике: «Когда видишь утварь умершего человека, то понимаешь, как глупо все это заводить». Но это легко сказать завязать. Когда ты уже алкоголик и нарик со стажем, съехать с разъезженной колеи не так и просто. Вроде бы закрываешься на неделю. Потом опять срыв, еще хуже прежнего. Я тогда песни начал писать, чутка на гитаре я еще раньше научился играть от нечего делать, бас-гитару освоил. В какую-то группу вписался, но меня оттуда быстро поперли, потому что я обычно обдолбанный приходил, толку с меня никакого не было, одна вонь и склоки. Не мог я свою дыру заштопать, хоть ты тресни. Вроде заглушишь боль какой-нибудь шнягой непотребной, а, как протрезвеешь, депресняк давит хуже прежнего.
Однажды меня в метро за безбилетный проезд поймали, начали чего-то там выяснять. Я на них с кулаками, бутылку в них бросил, меня опять в ментовку. Там в этом участке я с буддистом и познакомился. Его то ли обокрали, то ли турки наехали за то, что он в своей монашеской одежде по городу бродит, не помню. Он как-то правильно на меня посмотрел, я даже слегка протрезвел. Хотел на него наехать по своей привычке: типа, не хрен, лысый, на меня пялиться. А он спокойно так какие-то слова сказал, что у меня в голове что-то прояснилось ненадолго. Я как-то на себя и на свою беспутную жизнь со стороны посмотрел и сделал первый шаг. Я уже говорил об этом в самом начале. Тогда, конечно, я этого не понял, просто почувствовал щелчок какой-то в голове, как будто где-то в конце туннеля загорелся тусклый огонек и я начал ползти в его направлении. Раньше-то я на ощупь ползал, угашенный в гавно, и по кругу в основном от пробуждения до первого провала в памяти.
А потом у меня подруга залетела. Не знаю, когда я успевал флиртовать и в любовь играть, и как на меня девчонки внимание обращали. Видели искорку живую, наверное. Немки в основном. В общем рождение Штефани меня и вытащило из ямы окончательно. Ради дочери решил завязать с беспробудным пьянством и прочими приколюхами. С подругой мы, конечно, уже через год разбежались. У нее после родов настроение на минус, маленький ребенок пока не вырастет, не начнет говорить — это то еще развлечение. А у меня жесткий отходняк, после дремучего туннеля. Сначала мы цапались каждый день, а потом она ушла вместе с дочкой. Но я уже окреп слегка, не скатился обратно в яму. Дочка мне душу вылечила, так получается.
Сел я думать, чем занять свою опустевшую жизнь. Я же в свой туннельный период так ничему толком не обучился, кроме того что выносить мозги себе и окружающим. Придумал так, что сделаю группу, буду играть музыку, петь свои песни. Начал, короче, создавать банду на пустом месте. Сначала в одном месте на басу играл, потом сольники начал давать, в клипе у друзей снялся, потом группу сколотил, теперь вот панк-рок гоняем. Поем на русском, группу назвали Сэлинджер Экспанк. Это я на память о «Ловце в ржи» такое название придумал. Книжка все-таки судьбоносная оказалась для меня. Панк-рок вообще в Германии популярная тема, много неформальных центров, где всегда можно концерт забить. Ничего так раскрутились нормально, на фестивали ездим, на разогреве у известных рокеров играем. По барышам, конечно, никакой веселухи не выходит: в долгах, как шелках. В андерграунде по другому и не бывает. Как тот же Эдичка врал на голубом глазу: в бедности есть нечто эстетическое. Неудачник хренов. Это он от зависти, конечно, выдумал себе легенду, а сам трахался с мужиками и бабами за деньги. Ну это я так образно на него взъелся, все мы страдали понемногу: по ком-нибудь и как-нибудь.
Единственное в чем он прав, это в том, что безделие лучше, чем погоня за длинным рублем. В безделье есть свой кайф и свобода. У бездельника больше свободы, чем у по уши занятого клерка. “Я, лишь начнется новый день, хожу отбрасываю тень с лицом нахала…” А вот в бедности нет никакого прикола. Нищета удручает. Мне, считай, алименты за Штефани надо платить. Хорошо, что бывшая подруга на меня не обозлилась. Так что дочь я вижу регулярно. Плюс смотреть, чтобы свои штаны не свалились и самого меня обратно в туннель не затянуло. И в творчество тоже надо вкладываться. Так что лажевая эта мысль с эстетикой. Эстетика тоже из головы начинается, а не из кошелька.
Нормально, вроде бы устаканилось сейчас все относительно. Не так весело, может быть, как раньше, но и не так темно. Хорошо, когда себя можно к какому-то делу приложить. Это самое главное. Ощущение сразу другое, позитивное. Спасибо буддисту тому и подруге с дочерью. И маме в первую очередь. Она меня из пекла вытащила. Мы с ней тоже наладили теперь отношения. Это тоже важно.
Ха, а недавно прикол был. Приехал ко мне в гости один знакомый видео-блогер. Не то чтобы в гости: просто самолет прилетает в Берлин и ему нужно было переночевать перед тем, как ехать дальше. Он путешествует по миру и ведет свой видео-блог, в котором рассказывает про разные страны, их особенности, культуру, менталитет коренного населения и так далее. Даже деньги на этом зарабатывает неплохие. Он в этот раз из Южной Кореи прилетел. Пока мы вечером за столом сидели, он мне все рассказывал, как он смог избежать заражения коронавирусом: мыл руки, ходил в марлевой повязке, избегал чихающих и кашляющих людей, особенно детей, потому что они самые главные переносчики. В общем очень он был доволен тем, что не заболел. Ничего, говорю ему, у нас в Берлине тоже эта зараза появилась, так что берегись и здесь. Короче, попили чай, разошлись по кроватям. А утром спросонья я начал кашлять. Кто курит или живет с курильщиком, тот знает, что по утрам у курильщиков начинается мощный кашель. Как мне один врач объяснил, легкие ночью, пока ты не куришь, потихоньку транспортируют всякую гадость наверх к голосовым связкам. Эту мокроту ты и скашливаешь каждое утро. А я так и не смог бросить курить. Курю по прежнему много. Замещаю себе все другие гадости туннельного периода, наверное. Так вот, с утра у меня обычно сильный отхаркивающий кашель минут на пять. Ну я, значит, кашляю себе, легкие прочищаю, все как обычно. Тут в комнату заглядывает перепуганный видео-блогер: глаза по блюдцу, вижу, что он, когда говорит, пытается не дышать, чтобы вирус случайно не вдохнуть. «Мне нужно срочно на поезд, — сипит сквозь задержанное дыхание, — провожать не надо. Я сам». Скоропостижно одевается и убегает. Я наблюдаю за ним в окно и смеюсь: у страха глаза велики.
Запугали людей, что уж тут сказать. Если на улице кашлянешь, то на тебя уже испуганно оглядываются и подозрительно смотрят. Как пошутил какой-то блохер (будем называть вещи своими именами): раньше кашляли, чтобы скрыть пердеж, а теперь пердят, чтобы скрыть кашель. Но мы не дадим место страху. Он и разъедает душу человека до дыры. Так что не пропустим его в наши души. Как пела Янка Дягилева: «утонуло мыло в грязи, выше ноги от земли».
Как думаешь, Наташ, прорвемся сквозь пелену страха?

Полине Георгиевне (*05.07.1924 – +01.01.2020)

Моя бабушка мучается на краю
бездны – кончике лезвия жизни.
Я молитву сейчас подскажу, напою
ей мотив, что готовит нас к тризне.

Столько сил надо было скопить, чтоб пройти
девяносто, еще пяток с гаком:
тяжкий труд, голод, войны, смятенье в пути
по невзгодам – подол твой заплакан.

Пережить сына младшего, горечь утрат,
боль в суставах – твой вид искалечен.
Ты – пример для людей, воздвигающих град,
подражание лучшим из женщин.

Сохранить трезвый ум, добрый взгляд, светлый лик,
несмотря на суровость призванья
в деревенской глуши крест нести, – это пик
человеческого достоянья.

Засыпай, уходи со спокойной душой –
на том свете нет мрака могилы.
Я молюсь о причастие к тайне большой
и уверен: тебе хватит силы

переплыть, перейти на тот берег реки
бесконечной. Там океан света.
В устье ждут корабли: паруса моряки
опустили в преддверьи обета.

Улетай, воспари, уплывай, отпусти
свое сердце – на воле нет стужи.
За окном минус тридцать, но бьется в груди
птица в клетке и рвется наружу.

Памятка игрока

Когда очерствеешь, нельзя писать
ничего, и тем паче стихи.
Пусть души пылающих сердцем мстят
ржавеющей стали стихий.

Когда заболеешь душой, молчи –
пусть тишина вскроет ответ.
Тайга, волчий вой, звезда в ночи
нашептывают секрет:

люби человек каждый вздох, не бойсь,
над грудой разлук смеясь,
на ящик свой бросить игральную кость –
кто выбыл в игре, тот и князь.

Опустел мой дом

Опустел мой дом. Жили в нем
королева, пара сыновей с королем,
в тайне коронованым. Днем с огнем
не сыскать дома моего – скрыт дождем.

Неужели ты всю жизнь хотел
здесь на лаврах жить да почивать?
Стены, потолок, пол, шкаф, кровать,
стулья, полки, стол, ты не удел

в этом мире призраков-зеркал,
правил общепринятых. Твой быт
где-то далеко существовал.
Посмотри в пожар – твой скарб горит.

В окнах лихо пляшет. У ворот
воронок с врагами жертву ждет.
Белый флаг растоптан. Черный кот
перешел дорогу: беги, мот!

Не поможет блеск слепых зеркал.
Не искупит боль пустых глазниц.
Вместе с призраками ты здесь ночевал,
и страданиям твоим нет границ.

	Стихотворения… on У одиночества нет количес…
	Стихотворения… on Твой простой совет
	Стихотворения… on Рассуждения о неординарном
	Стихотворения… on Разговор
	Стихотворения… on Пламень языка